Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий
Тут в Спа и вспомнили о «Четырнадцати пунктах» Вильсона. Американский президент, правда, и сам не давал забыть о них, периодически дополняя и уточняя свои январские предложения. 27 сентября он сделал это в очередной раз. «Пять сентябрьских уточнений» Вильсона должны были прозвучать очень привлекательно для немцев, поскольку в них говорилось о том, что «не должно быть дискриминации между теми, к кому мы хотим быть справедливыми, и теми, к кому не хотим», потому что «у справедливости нет других стандартов, кроме равных прав всех заинтересованных народов». Конечно, для Германии заманчиво звучали слова о том, что «никакие интересы отдельной нации или группы наций не могут стать основой для урегулирования, если оно не согласуется с общими интересами всех» 85. С практической точки зрения, то, о чем говорил Вильсон, было, конечно же, пустым звуком. Так к этому и отнеслись в странах Антанты. Но для германского Верховного командования и немецких политиков его слова означали надежду на справедливое к себе отношение в условиях постоянно ухудшающейся обстановки. Как на фронте, так и в тылу.
Осенью 1918 года Вильсон казался немцам лучшим кандидатом на роль посредника в достижении мира. Соединенные Штаты позже других великих держав вступили в войну, и только благодаря им она еще продолжалась. И продолжалась очень успешно для Антанты. К тому, что говорил Вильсон, не могли не прислушиваться в Лондоне и Париже. У Америки не было непримиримых противоречий с Германией. Американцам не надо было отвоевывать, как Франции, захваченные когда-то Германией территории. Соединенные Штаты не участвовали, как Англия, в гонке морских вооружений с Германией и не выступали гарантами суверенитета Бельгии. Иными словами, у Америки не было таких целей, которых можно было достичь исключительно военной победой над Германией. С американским принципом «свободы морей» немцы давно были готовы согласиться, и основным препятствием здесь была позиция Англии. Короче говоря, немцы были уверены, и не без оснований, что договориться с Америкой им будет гораздо легче, чем с Антантой. Других вариантов немцы себе просто не представляли. Обращаться к французам, которых немцы много лет третировали перед войной, было унизительно. Вряд ли кто-то в Германии мог всерьез рассчитывать на короткую «историческую память» Франции. С Англией в этом плане было проще. Тем более что англичане уже в ходе войны не раз утверждали, что не стремятся к уничтожению и расчленению Германии. Определенные уступки (Бельгия, колонии, флот), конечно, потребовались бы, но это не казалось столь унизительным, как обращение к услугам Франции. Однако идеализм Вильсона выглядел для немцев привлекательнее прагматичного подхода англичан. Не случайно на заключительном этапе войны Германия сделалась в Европе едва ли не главной сторонницей вильсоновской идеи создания Лиги Наций. Немцы, как и англичане с французами, не до конца понимали, что скрывалось за этой идеей, но быстро поняли, что она очень много значит для Вильсона, и постоянно апеллировали к ней. В Германии сразу уловили персональные амбиции американского президента, желавшего войти в историю не только с лаврами миротворца, но и как человек, создавший новый миропорядок.
Первыми с просьбой о перемирии к Вильсону обратились болгары. Они сделали это 27 сентября, не дожидаясь результатов посредничества голландской королевы, и уже через два дня перемирие с Болгарией было подписано. Из его текста немцы могли в общих чертах понять, какое соглашение их ждет. В январских пунктах Вильсона о Болгарии практически ничего не говорилось, но текст подписанного ею в конце сентября документа предусматривал вывод болгарских войск со всех оккупированных территорий, разоружение болгарской армии и ее сокращение до необходимого минимума, передачу оружия и вооружений демобилизуемых частей под контроль Союзников, освобождение всех военнопленных Союзных армий 86. Речь, таким образом, не шла о «почетном мире», но ждать дальше германское Верховное командование уже не могло.
Вечером 28 сентября состоялся очень важный для дальнейшего развития событий разговор Людендорфа с Гинденбургом. «Я изложил ему (Гинденбургу. — И. Т.) мои мысли о предложении заключить мир и установить перемирие, — написал Людендорф в воспоминаниях. — Хотя бы мы продолжали удерживаться на Западном фронте, наше положение могло только продолжать портиться вследствие событий на Балканах. Перед нами теперь стояла всего одна задача — без промедления приступить к ясным и определенным действиями. Генерал-фельдмаршал... также пришел к выводу, что такой шаг необходим» 87. Выбор в качестве посредника Вильсона Людендорф объяснял тем, что американский президент «сможет вынудить Англию и Францию согласиться с условиями, с которыми он был теснейшим образом связан» 88. На следующий день в Спа прибыл статс-секретарь Гинце и услышал то, чего давно ждал, — генералы требовали немедленного перемирия.
Оказалось, однако, что сразу сделать это невозможно. Непонятно было, кто именно должен взять на себя смелость просить о перемирии. Армия, в лице Гинденбурга и Людендорфа, категорически не хотела «замарать» свою репутацию, выдвигая предложение о мире от своего имени. Кайзер не был подходящей фигурой для обращения к Вильсону, потому как последний не раз давал понять, что считает Вильгельма одним из главных виновников развязывания войны. Да и сам кайзер, мягко говоря, не горел желанием становиться инициатором мирных переговоров. Оставался канцлер. Однако действующий, центрист Георг фон Гертлинг, совершенно не устраивал представителей левых партий в рейхстаге и не мог опереться на их поддержку, которая была совершенно необходима при рассмотрении вопросов прекращения войны и мира. К тому же никто не представлял себе, как среагирует германский народ на резкий и неожиданный переход от бравых и оптимистических реляций с Западного фронта к просьбам о перемирии, которое, вдобавок, могло стать отнюдь не почетным для немцев. В такой ситуации поддержка канцлера левыми партиями была крайне важна. Армейское руководство и Гинце поставили перед кайзером, прибывшим в Спа 29 сентября, вопрос о необходимости срочной замены канцлера и создании коалиционного правительства с участием социалистов. После недолгих сомнений и колебаний Вильгельм II остановил свой выбор на двоюродном брате великого герцога Баденского, князе Максимилиане.
В свете ожидавших его задач князь Макс казался идеальным кандидатом, чтобы возглавить правительство. Он не принадлежал ни к одной партии и не входил в политическую элиту германского общества. До своего назначения он никогда всерьез не занимался политикой, хотя, как всякий образованный немец, интересовался ею. Соответственно, Макс Баденский не являлся публичной фигурой и был малоизвестен широкой общественности. У него не было
