Николай Верещагин - Любовь к велосипеду

Николай Александрович Верещагин

ЛЮБОВЬ К ВЕЛОСИПЕДУ

Повесть

Почему в вашей великой стране чемпионы не рождаются каждый год?

1

Настоящий гоночный велосипед — это красивая машина. От простого дорожного он отличается как изысканный лимузин от бульдозера, как скрипка от контрабаса, как призовой тонконогий рысак от старого деревенского мерина. В трепетном сиянии его спиц есть что–то волшебное.

Его легкая рама изготовлена из особо прочной легиро​ванной стали. Дюралевый обод столь невесом, что его хо​чется взять двумя пальчиками. Колеса крепятся не просто гайками, а эксцентриками. У него классные шатуны с туклипсамп, прочно пристегивающими стопу к педали. У него крутой благородный изгиб руля с большим выно​сом, с тормозными ручками, удобными для захвата. Гиб​кие тросики в блестящей металлической оболочке как бы довершают убранство руля. Им послушны колодки тормозов, действующих сразу на оба колеса.

Но самое главное, чем гоночный велосипед отличается от простого дорожного, — это шестерни и переключатель передач. У дорожного только одна передача, одна скорость. У гоночного велосипеда целых десять скоростей. У него две ведущие шестерни и пять ведомых. Переклю​чателем можно на ходу перебрасывать цепь с одной ше​стерни на другую, меняя тем самым скорость вращения колеса.

Зачем нужны именно десять скоростей, Володя не знал, хотя в принципе каждому ясно, что менять переда​чу на велосипеде очень удобно. В гору лучше идти на малой передаче, а на спуске ставишь большую — и ско​рость резко возрастает. На равнине годится средняя пе​редача, например, 52X17. Но зачем нужны именно де​сять скоростей? Казалось бы, хватит и трех, в крайнем случае пяти. Но последней модели харьковский «Чемпион», как и все велосипеды междуна​родного класса, имел десять скоростей, и это еще больше интриговало в нем, будто говорило о каких–то особых его возможностях, которые нельзя и представить тому, кто ездит на обычном велосипеде.

До чего же эта стройная красивая машина отличалась от его заурядного «дорожника» пензенского велозавода! Володя вообще–то ценил свой старенький велосипед, несо​крушимо крепкий, надежный, на котором можно было гонять по любому бездорожью. Но гоночная машина была совсем иного сорта — она казалась живым существом, капризным и нежным; в ней было нечто женственное. Он много дал бы за то, чтобы иметь гоночный велосипед. К велосипеду его тянуло безотчетно, как влечет иногда своими манящими возможностями что–то неизведанное, обещая иную, новую жизнь, иные чувства и переживания.

В то время в городе было не так уж много велосипедистов, и когда сплоченной группой, низко пригнувшись к рулям, они проносились по улице, на них все обращали внимание, а мальчишки смотрели с восхищением в завистью. В их стремительном легком движении (тонкие колеса казались оперенными от мгновенных проблесков спиц) была свобода и отрешенность летящих птиц. Слившись со своими быстрыми машинами, они мчались, не имея ничего общего с этой заурядной улицей и медлительными пешеходами, с неуклюжими ревущими грузовиками, которые только мешали им на шоссе, им, словно ярким ангелам, парящим над дорогой, устремленным в какую–то неведомую даль. Их даже рассмотреть толком не удавалось: они возникали — несколько легких танцующих движений загорелых ног — и вот уже пронеслись, лишь согнутые спины их видны в конце улицы…

О такой, как у них, машине Володя мог только мечтать. В магазине спорттоваров продавался гоночный велосипед, но стоил он очень дорого. Это был щегольской золотисто–желтый «Чемпион», сияющий перламутровой краской и ярким блеском хромированных частей. О том, чтобы купить эту машину, нечего было и думать. Мать на свою скромную бухгалтерскую зарплату такой подарок сделать ему не могла. А поискать какую–нибудь велосипедную секцию он не решался. Ему казалось, что в секцию берут каких–то особенных ребят, специально отобранных. Да и возраст многих велосипедистов был не юношеский, иным на вид даже под тридцать. Он думал, что так и должно быть.

А пока он ходил в конькобежную секцию, хотя коньки не очень любил. Ему не нравилось однообразное кружение по беговой дорожке, когда раз за разом мелькают одни и те же заснеженные трибуны, голые деревья вокруг катка, слышится привычный скрежет коньков об лед. Но ребята в секции были хорошие, тренер Иван Данилович добрый мужик, и Володя ходил на тренировки, даже числился там среди лучших.

Возможно, он так и не попал бы в велосипедную секцию, если бы не случай. Однажды в начале апреля, когда солнце уже пригревало и асфальт кое–где подсыхал, он встретил на улице Мишку Ядыкина из параллельного 10‑го «Б».

Мишка ехал на гоночном велосипеде. Он катил медленно, одной рукой придерживая руль, а другую картинно положив на поясницу. На нем была велосипедная форма поверх трико, на голове велошлем, и даже кожаные перчатки гонщика он для пущего шику надел. Держался Мишка как записной гонщик, хотя спортом никогда не занимался, а тем более велосипедом. Он ехал явно красуясь, но на лице его при этом было написано полное безразличие, этакое рассеянное невнимание к улице и прохожим. Однако Володю, идущего навстречу, он заметил — легонько притормозил и поставил ногу на бровку тротуара.

— Салют, Бронников, — сказал Мишка, устало распрямляя спину и вытирая рукавом розовое, будто распаренное лицо.

— Привет, — сказал Володя. — Чей это велосипед у тебя?

-​ Как это чей? Свой… — небрежно бросил Ядыкин. — В секции получил.

— А я и не знал, что ты велосипедистом заделался. Думал, так просто прокатиться взял.

-​ Индюк думал–думал, — уел его Мишка, — да в суп попал. В секции кручу, на стадионе «Авангард». Там у нас клёво. Ребята подобрались что надо! Скоро новые машины получим. Это старье, — он ткнул пальцем в руль, — на десятискоростник поменяю.

Велосипед действительно был старенький, побитый, но Володя много дал бы за то, чтобы иметь хотя бы такой. Он даже почувствовал легкую зависть к Ядыкину, хотя вообще–то никогда никому не завидовал.

— Дай прокатиться, — попросил он.

-​ Нет, старик, — озабоченно сдвинул брови Ядыкин. — Переключатель что–то барахлит. Его еще отрегулировать надо…

-​ В «Авангарде», это где Малинова занимается? — небрежно поинтересовался Володя.

-​ Ну да, Галка там, — оживился Ядыкин. — У нас там в художественной гимнастике девочки классные… — подмигнул он.

— И в гонках уже участвовал? — уходя от разговора о девочках, спросил Володя.

-​ Нет пока, — признался Ядыкин. — В мае открытие сезона — там погоняемся. А летом на областные… Аркашка железно обещал.

— Какой Аркашка?

— Да тренер наш, Полосухин, — ухмыльнулся Миш​ка. — Мы с ним вась — вась… Мировой мужик!

Все это было странно и сильно меняло Володины представления о велосипедистах. Оказывается, в секцию не так уж трудно попасть, если взяли даже Ядыкина, неисправимого лентяя, которого подтянуться на турнике лишний раз не заставишь. И тренера они запросто зовут Аркашкой… Значит, не так уж все сложно, значит, и самому можно попытаться.

— А еще у вас в секцию принимают? — глядя в сторону, спросил он у Ядыкина.

Тот озабоченно сдвинул брови.

— Нет, пожалуй… У нас команда юношей уже есть, полный комплект. А вообще–то от Аркашки зависит…

Тут на перекресток выкатилась плотная группа велосипедистов человек в десять. Они свернули налево и помчались по улице, дружно работая педалями, поблескивая серебристым оперением спиц.

— Во, наши пилят! — спохватился Ядыкин. — Ну, пока, — кивнул он и с места, картинно «танцуя» на педалях, ринулся за ними вслед.

Володя даже разволновался после этого разговора. Сгоряча он сразу решил, что запишется в секцию и у него тоже будет гоночный велосипед. Потом, поостыв, засомневался. Ведь Ядыкин сказал, что уже «полный комплект» — значит, и велосипедов лишних нет. Он был застенчив, самолюбив, ему нелегко было проситься в незнакомую секцию, еще труднее встретить отказ. Он, может, так и не решился бы, но, проснувшись тогда среди ночи, вдруг задумался о себе…

Всю эту последнюю зиму настроение было какое–то вялое, жизнь скучна. Казалось, там, откуда насылаются радости и огорчения, забыли про него, и он жил так себе — ни радостей, ни огорчений. «Без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви». Прежние интересы казались пустыми, наивными, а нового ничего не было… Он просыпался по ночам, бездумно лежал, уставясь в темное, медленно светлеющее с рассветом окно, чего–то ждал в звенящей тишине… Такое было ощущение, что прожита одна жизнь, а новая не начинается и неизвестно, будет ли когда… И вот теперь надо на что–то решиться, а у него не хватает духу. Ведь хочется ему стать велогонщиком, но, боясь отказа, не просится в секцию. И с Галей так же: нравится она ему, а подойти к ней не смеет, не решается даже в кино пригласить… Он не спал до утра, все думал, ворочался с боку на бок. Обнаружить в себе трусость — этого он не мог стерпеть. Пусть ему откажут, но, по крайней мере, надо попробовать, и он решился…