Николай Верещагин - Любовь к велосипеду
Она давно нравилась Володе, еще с девятого класса, когда совсем не считалась первой школьной красавицей, и теперь ему было даже досадно, что она так похорошела и все вокруг об этом раскудахтались. Это отдаляло Галю, делало какой–то недоступной. Ему казалось, что он ей совершенно неинтересен, слишком зауряден для нее. Вот если бы он был победителем математических олимпиад, или писал стихи, или стал бы мастером спорта, тогда другое дело. Тогда бы он мог ей поправиться. А так, что он из себя представляет?.. Ну, неглупый парень, это все признают. Ну, начитанный — тоже есть. Ну, неплохо бегает на коньках и вообще спортивный. Этого, может быть, достаточно, если у тебя внешность Алена Делона, а так… Ничего особенного.
Ему, в общем–то, нравилась собственная внешность, но он почему–то вбил себе в голову, что у других она не вызывает симпатии, особенно у девочек. Когда–то, еще ребенком, мать вечно ругала его за неряшливый вид, за немытую шею, за рубашки, которые, стоило лишь выйти на улицу, каким–то непостижимым образом рвались. Постоянно озабоченная тем, как судят о ней окружающие, мать нервничала из–за него и стыдила за неряшливость, неуклюжесть. Все время ставила ему в пример других мальчиков: «Посмотри, какой аккуратный Витя, какой вежливый Миша… А над тобой все смеются!..» Володя старался быть аккуратным, но у него ничего не получалось, так что он смирился в конце концов и привык считать себя некрасивым, неуклюжим, непривлекательным.
Матери трудно было воспитывать его одной, без отца. Володя понимал это и не обижался на нее за привычку нервозно ругать и стыдить его по любому поводу, а то и без всякого повода. Она любила сына, но боялась, что он пойдет в отца, вырастет таким же непутевым и безответственным человеком. На родительских собраниях она быстро забывала хорошее, что говорили о Володе, но долго помнила и переживала любое замечание классного руководителя. И вообще, когда окружающие хвалили сына, говоря, какой он серьезный, самостоятельный парень, она всегда слушала с обеспокоенным лицом: не смеются ли над ней, нет ли тут какого подвоха. И не найдя — облегченно вздыхала. Но лишь на минуту, чтобы тут же снова упрекнуть: «Вот видишь, люди тебя хвалят, а у тебя тройка по химии. Люди ведь не знают, какой ты лентяй. Вот и надо подтянуться, чтобы перед людьми не стыдно было». Володя очень старался все делать так, чтобы матери не было стыдно за него, но она все равно переживала и нервничала.
Потом, когда в старших классах он научился регулярно мыть шею, не рвал рубашек и даже повязывал галстук на школьные вечера, он все равно по привычке считал свою внешность неинтересной, хотя никаких недостатков у него не было и никто уродом его не считал. Он был голубоглазый, светловолосый, выше среднего роста. Иногда, глядя в зеркало, он нравился себе, но стоило ему встретить Галю, как он забывал об этом и чувствовал себя прежним мальчишкой с немытой шеей и в рваной рубашке. Такое ощущение не прибавляло уверенности в себе.
А Галя относилась к нему хорошо. Даже, пожалуй, лучше, чем к другим ребятам, хотя она со всеми была в хороших отношениях. Она запросто подходила к нему то попросить учебник, то с каким–нибудь комсомольским поручением — она была активная общественница. А однажды на школьном вечере даже пригласила его на «белый танец». Он настолько не ожидал этого, что сдуру отказался, пробормотав что–то невнятное. Потом корил себя за эту нерешительность, но ничего с собой поделать не мог. Как только она подходила к нему, он цепенел, становился замкнут и неловок с ней. Если бы она обиделась, перестала его замечать, он, наверное, осмелился бы и наконец сам к ней подошел. Но именно то, что она так легко обращалась с ним, так просто выказывала ему свою симпатию, страшно сковывало его. Он не верил, что может всерьез ей понравиться, но очень этого хотел и потому мучился своим неверием. Будь она холодней с ним, он бы меньше страдал. В общем, сложно у него было с этим…
Он уже несколько раз приезжал па тренировка, по Галю на стадионе не встречал. Наткнувшись на расписание занятий художественной гимнастики, он увидел, что два дня в неделю у них совпадают. Зал, где занимались гимнастки, был в другом крыле здания. Оттуда иногда доносились приглушенные звуки рояля, под который девочки разучивали свои упражнения, но он ни разу туда не заглянул. Ему и хотелось увидеть Галю, и в то же время он избегал встречи с ней. Вот получит он гоночный велосипед, наденет форму, станет своим человеком в секции, тогда да. А пока лучше не встречаться.
Как–то после тренировки он выводил свой «велодрын» на улицу, и в коридоре ему пришлось посторониться. Шумливая стайка девочек в гимнастических костюмах перебегала из раздевалки в зал.
— Володя? Привет!.. — услышал он радостно — изумленное и, оглянувшись, увидел Галю. В гимнастическом желтом костюме, оставлявшем открытыми ее шею, ключицы, ее длинные стройные ноги, слегка опираясь на тонкий серебристый обруч, она возникла в этом полутемном коридоре внезапно, как видение, так что он от неожиданности оцепенел и смешался. Это была какая–то другая Галя, совсем не та, что в привычной школьной форме, настолько другая, что он не сразу пришел в себя. — …Ты что, ходишь в велосекцию? Вместе с Ядыкиным?
Застигнутый всем этим врасплох, он теперь с некоторым облегчением понял, что между ее приветствием и вопросом о велосекции, о Ядыкине не прошло и секунды, не было никакой паузы. Она не заметила его замешательства, она смотрела на него просто и приветливо, как если бы просто на переменке встретились в школьном коридоре.
- Ну да, — ответил он коротко. Длиннее он не мог ответить, голос не слушался его. — * Ядыкин стал такой важный, — сказала Галя, слегка передразнивая Мишкину манеру. — Он у вас что, и в самом деле капитан команды?
- Трепач он, а не капитан, — приходя в себя, хмуро сказал Володя. — Да я его на своем «велодрыне» как хочу делаю…
- На каком «велодрыне»? — округлила она глаза.
- Да вот на этом, — стукнул Володя кулаком по седлу.
- Как смешно! — прыснула она. — «Велодрын»… А почему тебе Аркаша гоночный велосипед не дал?
- Я и на этом полсекции обхожу, — с мрачной горделивостью заявил он.
- Все равно на гоночном–то лучше, — наивно сказала Галя. — Я поговорю на эту тему с Аркашей, — заявила она вдруг.
Володю задел этот покровительственный тон. Ему не понравилось, что Галя знакома с тренером и так запросто называет его Аркашей, хотя тот намного старше ее. Возвышаясь над ней на целую голову, он со своим громоздким велодрыном здесь в коридоре чувствовал себя неловко. А Галя, опираясь на тонкий обруч, почти раздетая в своем тонком трико стояла перед ним так уверенно, без тени смущения, будто и не замечала ничего. В коридоре было прохладно, Володя хотел сказать ей, чтобы она шла в зал, а то простудится, но промолчал, не решился. Это обнаружило бы, что он видит ее всю: ее открытую шею с чуть выступающими ключицами, округлые выпуклости груди, ее гибкую талию, такую тонкую, что ткань на ней чуть отставала от тела, а на бедрах наоборот была туго натянута. На гимнастическом ковре в этом костюме она смотрелась бы нормально, но вблизи казалась почти раздетой, и этим смущала его. Он переминался с ноги на ногу, намереваясь уйти, но Галя не отпускала его, спрашивая о тренере, о Ядыкине, о школьных делах. Разговаривая, она, по своей привычке, легким ищущим движением глаз заглядывала ему за спину, будто в конце коридора высматривала кого–то еще.
— Малинова, в зал! — строго сказала, проходя мимо, полная осанистая тренерша.
— Я сейчас, — с готовностью откликнулась Галя. — Ох, я так волнуюсь! Новую программу показываем… Володя, пойдем, поболей за меня, — потянула она его за руку. — Я так волнуюсь, ужасно…
Он стал было отнекиваться, но Галя потащила его в зал, усадила на скамью, а сама быстро убежала куда–то. Здесь, в конце зала, на длинных скамьях сидело человек сорок зрителей: в основном мамы и бабушки, но были и девочки с пышными капроновыми бантами, видно, тоже гимнастки.
В зале, пустом и гулком, с ярким, даже резким светом больших ламп, было настроение ожидания. Посреди зала зеленым квадратом лежал гимнастический ковер. В противоположном углу за роялем сгорбилась старушка–аккомпаниатор. Иногда, чуть притрагиваясь к клавишам, она наигрывала обрывки знакомых мелодий, и оттого атмосфера какого–то ожидания еще больше усиливалась.
— Дорогие товарищи! — быстро выйдя из боковой двери, обратилась к сидящим тренерша. — У нас это предварительный показ, так сказать, репетиция. Просим не судить слишком строго. — В ответ раздались снисходительные хлопки. — А сейчас, — возвысила она голос, — перед вами выступят девочки младшего возраста. Групповые упражнения с мячом под музыку Чайковского.
Выбежали шесть маленьких девчушек с одинаковыми пышными бантами и под музыку из «Лебединого озера» стали приседать, подбрасывать мячи, вскидывать ноги, а под конец все шесть, хоть и не очень синхронно, сделали шпагат. Им дружно хлопали, а их мам и бабушек, сидящих на скамьях, можно было сразу узнать по сияющим лицам.
