Бездомная - Михаляк Катажина
– Хорошо выглядите, пани Кинга! – обрадовался доктор, увидев молодую женщину, которая была… жива. Просто была жива. Она вовсе не выглядела так уж хорошо, как хотелось бы доктору Избицкому, во взгляде ее по-прежнему сквозила тень безумия, но – она была жива. И это было важнее всего.
– Да, пан доктор. Я справляюсь, – ответила она, убирая с лица прядь волос; рука ее слегка подрагивала. Возвращение в больницу, пусть всего лишь на краткую беседу с врачом, потребовало немало душевных сил. – Я справляюсь, живу нормальной жизнью четыре недели каждого месяца; но когда приходит первый четверг…
Избицкий откинулся на спинку стула и, прищурившись, посмотрел на свою пациентку. Он помнил эти приступы бешенства, которые возвращались в каждый первый четверг месяца: обычно спокойная, послушная, тихая женщина превращалась в фурию, готовую напрочь разнести стены изолированной палаты, убить всякого, кто встанет на ее пути, лишь бы только сбежать из больницы и поехать – да хоть пешком пойти! – в лес, искать ребенка. Шло время, приступы одержимости слабели, Кинга больше не представляла угрозы для окружающих – в противном случае даже ординатор не смог бы заставить Избицкого выписать опасную психопатку, – но, похоже, рана затянулась не до конца.
– Что тогда, пани Кинга? – спокойно спросил он.
– Тогда я ворую деньги на проезд и еду… Воровала, – поправилась она. – Сейчас я живу в небольшой съемной квартире, убираю в чужих домах, зарабатываю на жизнь. Как-то справляюсь. Но мне было бы легче, если б не эти четверги… Может, вы мне пропишете какое-то лекарство?
О, это Избицкому весьма пришлось по душе.
– Вы до сих пор страдаете биполярным расстройством. Мы как раз испытываем препарат нового поколения. На вас он должен подействовать. А в ваши четверги, о которых до сих пор помнит все отделение, будете принимать сильное снотворное. В эти дни вы просто будете спать, договорились?
Кинга кивнула.
– И еще одно, пани Кинга. В первые недели этот антидепрессант может привести к возобновлению мыслей о самоубийстве или даже к желанию снова предпринять суицидальную попытку. Пожалуйста, известите об этом ваших родственников – пусть они в это время будут особенно внимательны к вам. И вы, и я – мы оба знаем, что вы хотите жить, но опасность еще не миновала. Помните, вы умная женщина, к тому же вы молоды, у вас многое впереди, но… это последняя жизнь, которая у вас осталась.
Кинга молча слушала эти банальности. Доктор уже произносил их множество раз – разумеется, с добрыми намерениями, он ведь не желал зла своей пациентке, хоть она его порой и тяготила, – но банальности оставались банальностями. Он ведь даже не спросил у Кинги – ни ранее, ни сейчас, – а есть ли у нее родственники, которых, по его словам, следует о чем-то там «известить»…
Единственным ее родственником был кот.
Ася и Чарек? Нет, их ни о чем «извещать» Кинга не станет.
Она справится.
Сама.
Так, как справлялась и раньше.
Дослушав доктора, Кинга взяла рецепты и пожала ему руку. Он выразил надежду, что через месяц увидит ее снова – в еще лучшем расположении духа. Поблагодарив, Кинга покинула кабинет и вышла из больницы.
На улице она вдохнула полной грудью. Оглянулась на серый дом, такой же «воодушевляющий», как и тюрьма на Раковецкой. Больше она никогда сюда не вернется. В следующий раз она встретится с доктором Избицким в его частном кабинете. Деньги на этот визит она заработает сама. И точка.
Она купила лекарства. Сразу же, чтобы не потерять мотивации («Я буду жить! Я хочу жить!»), проглотила первую таблетку. Антидепрессант должен был придать ей силы действовать дальше. Сегодня она намерена совершить еще один визит. Если Кинге и в этом повезет, это будет означать, что Бог и впрямь на ее стороне, что Он дает ей еще один – последний – шанс.
Конрад Вольский принял Кингу на пороге офиса, словно блудную дочь, вернувшуюся из длительного странствия.
– Бог мой, девчонка, откуда ты взялась?! Мне уж говорили, что ты отправилась на край света искать смысл жизни!
В действительности Кинга ушла в декрет на последних месяцах беременности, затем отправила шефу фотографию новорожденной дочки, прочитала эсэмэску с поздравлениями, поблагодарила – тоже эсэмэской… и это было последнее сообщение, которое получил от Кинги Конрад, хозяин фирмы «КонГарден».
Теперь он с удовольствием обнимал своего лучшего, самого креативного дизайнера. В этих объятиях не было ни малейшего эротического подтекста: у Конрада была любящая и любимая жена, одна и та же вот уж почти двадцать лет, и четверо хорошеньких, воспитанных и умных детишек.
– Когда ты вернешься к работе? Как раз сезон начинается. Каждая пара рук дорога, а уж таких умелых, как твои, и подавно.
Кинга ничего не ответила: она едва сдерживала слезы. Она была так растрогана, что у нее перехватило дыхание, она не могла вымолвить ни единого слова.
Конрад разжал объятья и внимательно взглянул в лицо женщины.
– Что-то случилось? Что-то плохое?
Она кивнула.
– Что-то… с ребенком?
Снова кивок.
Он шумно вдохнул воздух.
– Если я могу чем-то тебе помочь…
– Дай мне работу. Любую. Самую простую, – тихо произнесла она.
– Считай, что она у тебя есть. С завтрашнего дня. Да хоть и с сегодняшнего.
– Спасибо, Конрад.
– Смотри, даже твой стол выглядит так же, как и тогда, когда ты уходила в декрет. На нем никто ничего не трогал. Только уборщица вытирала пыль. Хочешь – садись и принимайся за работу. Я как раз получил заказ на простенький проект, это именно то, что тебе на первых порах надо. Ну так как?
Он выжидающе посмотрел на нее.
Она была усталой, голодной и грязной: со вчерашнего дня она не мылась и ничего не ела – но… она хотела, хотела это сделать! Хотела сесть за свой рабочий стол, включить свой компьютер, увидеть на мониторе логотип «КонГарден», ввести свой пароль и открыть программу, которую она знала как свои пять пальцев, а затем заняться своим излюбленным делом: из ничего творить нечто, колдовать над бывшей картофельной грядкой, создавая на ней прекрасный сад.
Она робко улыбнулась Конраду.
Потрепав ее по спине и сунув в руку флешку с данными, он отвел Кингу в зал, где рабочие места дизайнеров были разделены перегородками, и представил коллективу (хотя с большинством сотрудников Кинга и так была знакома, симпатизировала им и сама пользовалась их симпатией). Можно было возвращаться к прежней жизни.
И все же, прежде чем включить компьютер, Кинга решила, что она должна раскрыть шефу хотя бы часть правды. Она осторожно потянула его за рукав, а когда он склонился к ней – прошептала:
– Конрад, у меня была депрессия. Мне пришлось пройти психиатрическое лечение.
Мужчина без колебаний ответил ей – так же тихо:
– Если бы с моим ребенком что-то случилось, я бы тоже сошел с ума. Ни о чем не беспокойся. Работа творит чудеса. Только скажи – и я дам тебе столько работы, что ты забудешь о своей депрессии. Окей?
– Окей, – с чувством облегчения согласилась она.
Пусть он дает ей как можно больше работы – может, хоть так она забудет о Черном Четверге, который снова наступит через четыре недели…
Работала она с радостью и задержалась допоздна. Один час бежал за другим, сотрудники и сотрудницы по очереди уходили домой, спеша к своим семьям; наконец попрощался с Кингой и сам шеф, понимающе глядя, как она с сосредоточенным лицом стучит по клавиатуре и водит курсором по всему монитору. Кинга закончила начальный этап проекта, сама удивляясь, что ничего не забыла, что помнит каждую функцию компьютерной программы, каждое сочетание клавиш. Наконец, когда глаза уже отказывались служить ей – монитор она видела будто сквозь туман, – с протяжным вздохом она откинулась на спинку стула.
Ее взгляд упал на конверт, адресованный ей.
Она заглянула внутрь. Тысяча злотых. «Пусть это будет аванс», – написал Конрад и поставил смайлик.
