Тревожная ночь - Пётр Владимирович Угляренко
«Кто это?» - пытался вспомнить Павел, - «Далёкий какой-то родственник? Приехал в город и, не найдя, где заночевать, пришел к ним с Наташей? И почему Наталья не постелила ему чистую постель? Протёр глаза, посмотрел пристальнее. Пожалуй, тут Наташа ни при чём: браток его, Геннадий, кого-то из дружков привёл на ночлег. После того, как хорошо напились - имеет Гена такой грех, ой имеет. И это назло Наталье учудил? Не надо им в доме таких хлопот. Уже не даёт жизни Наталье, угрожает ей. А она тоже резко берёт себя с ним - мол, Вероника такому развратнику никогда не достанется! В этом оправдывал его - какой там развратник? Такой Геннадий, как все - не лучше, да и не хуже.
Павел подумал - а какая была у него юность? Не совсем такая, как бы теперь хотелось, но и жаловаться грех. Мечту свою осуществил - получил высшее образование и стал инженером... в жёны взял себе Наталью: получилось, как в сказке - женился на первой любви! И, наверное, последней, потому что никого больше ему не нужно! Получается, он счастлив. Чего же ему на сердце так плохо... да и голова болит, и жажда мучает?
Глянул на другую сторону - там, на столике, должна быть в графине вода. Но вместо столика тоже стояла кровать, а на ней лежал лицом вверх коренастый мужчина с густыми, чёрными волосами на груди. Что он себе думает, Геннадий? Привёл каких-то разбойников! Так и он, Павел, возненавидит его, не только Наталья. Очень уж много позволяет себе тот детина - так и до беды недалеко. Написать бы матери, да и отчиму. Все вместе повлияют на Геннадия - поймёт он, к чему катится...
А голова разламывается совсем. Погоди, а может, он, Павел, не дома, а в больнице? С ним что-то случилось и попал в больницу. Но какая же болезнь скрутила его? Когда? И где? Дома, после ссоры, или потерял сознание где-то на улице, когда выбежал из дома. Знает ли Наталья?
Как ни пытался Павел всё вспомнить, ничто не приходило ему в голову - казалось, совсем потерял память. Возразил сам себе: а почему же он тогда помнит жену Наталью, хрустальную люстру... брата своего Геннадия? Болезнь, видимо, отступила - долго был без сознания или только грезил, а сейчас приходит в себя. Повёл головой в одну сторону, в другую, снова попытался немного приподнять её, но в ту минуту рядом скрипнула дверь. Перед Павловыми глазами так же неожиданно вырос какой-то милиционер. Вдали сначала, потом ближе и ближе, пока не стал в ногах - с погонами старшины, перетянутый ремнями, с пистолетом в кобуре. Посмотрел на него Павел, а старшина криво улыбнулся:
- Что, уже очнулся?
Заморгал глазами - почему так спрашивает. К нему, Павлу, имеет какое-то недоброе дело? Ни к чьей кровати почему-то не подошёл, только к его. Пренебрежительно и злорадно как-то смотрит...
- Очнулся, спрашиваю?
Не понимал - к чему такой тон? Как будто он намеренно, сам по своей воле впал в забытье. Не коварная ли болезнь одолела? Но не может этого быть! Он не заслужил, чтобы так дерзко обращались с ним! Не имеют на то права, потому что он, Павел, порядочный человек. Отвернул лицо от милиционера, ждал - сейчас уйдёт, наконец, закроет за собой дверь. Но тот беспощадно потянул с него одеяло.
Павел вскипел:
- Ну, знаете...
- Не знаю... Как фамилия? Кто вы такой?
- Кто я? - Павел хихикнул и вдруг повеселел: значит, его за кого-то принимают, сейчас он себя назовёт, и уважаемый милиционер начнёт извиняться...
Ответил Павел:
- Инженер я. Из приборостроительного.
- А как фамилия?
На устах Павла заиграла лёгкая улыбка.
- Не всё ли равно вам - Иванов я или Петров? Раз - не Сидоров.
- Не всё равно.
- Москаленко... Москаленко я... Иван.
- Москаленко?
- Да, - подтвердил Павел и снова нахмурился: - Чем-то она вам подозрительна, моя фамилия?
Милиционер не ответил Павлу, записал лишь что-то на бумаге и, не оглядываясь, двинулся к двери. Павел, глядя ему вслед, думал: а может, остановить? Не свою же фамилию назвал - а дедову, которого давно уже нет на свете. Чтобы успокоить себя, погрузился в воспоминания, как дед брал его с собой на рыбалку. На лодке выплывали на середину реки, там раскладывали удочки. Рыба то ли клевала, то ли не клевала, а старик рассказывал. О белом генерале Шкуро, за которым гонялся по донским степям. О Будённом, Щорсе... Воспоминания оборвались, и Павел начал искать оправдание - почему это он назвался Москаленко? Что ж, мог иметь и эту, материнскую, фамилию, разве нет в его жилах дедовой крови? Так что и не очень обманул милиционера, можно бы сказать - и совсем его не обманул, потому что давно собирался взять фамилию деда, чтобы память о герое революции не умерла. Она, конечно, будет жить и без того, а всё-таки... Так и объяснит он милиционеру, если тот вернется, что уже давно он называет себя Москаленко, а не Мушником. Думал, скажет милиционеру, что намеренно назвал эту, более близкую ему фамилию, потому что в больнице, куда он попал, всё, наверное, записано - его профессия, адрес. Или же проще всего сделать вид, будто грезил.
Мохнатый великан тем временем проснулся, широко зевнул и с яростью начал чесаться в груди.
«Несимпатичный человек, - подумал Павел, - какой-то алкоголик, нос распух, посинел...»
Тот чесался и чесался. И Павел не выдержал:
- Уже, наверное, достаточно, перестаньте!
Мохнатый тупо взглянул в его сторону:
- Что ты сказал?
- Хватит уже вам чесаться.
- А тебе что? Не тебя же кусает.
- А может, и меня.
- Тогда ты тоже чешись.
- Перестаньте!
- Ого! - мохнатый оскалил жёлтые зубы, - Интеллигент какой нашелся! Или, может, просто побелел, как искупали?
Павел не понял его, а может, и недослышал, потому что уже подумал: они же оба больные и не сердиться друг на друга должны, а наоборот - как-то поддерживать, успокаивать. Решил: сам виноват - ни с
