1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 - Августин Ангелов
Бокию же, с его слов, в «Собачьем сердце» очень понравилась сама идея профессора Преображенского о превращении животного в человека. Глеб был просто в восторге и от Шарикова. Но, когда я спросил его, как он находит образ председателя домкома, Бокий, во-первых, удивился, что и сам Менжинский, оказывается, читал эту запрещенную рукопись, а во-вторых, ответил, что этот тип, Швондер, как раз, получился у Булгакова самым мерзким. Глеб даже выдвинул свою собственную теорию того, что хотел всем этим сказать писатель, прочитав мне небольшую литературоведческую лекцию:
— Вот смотри, Вяча, как чертовски остроумно этот Булгаков владеет языком. Он же переиначил нашу идею социалистической революции. Ведь он в этой повести об эволюции пролетарского сознания пишет! Вот был, например, неотесанный пес Шарик, обыкновенное животное, а сделался человеком по воле профессора. А в образе этого профессора Преображенского Булгаков показывает нам словно самого Ленина, который и преобразовывает мир с помощью дерзкого эксперимента. Пусть и очень рискованного, даже непризнанного научным сообществом, но, тем не менее, весьма удачного. И, в результате, получается уже не собака Шарик, а целый Полиграф Полиграфович, который осознает себя, как человеческую единицу, предназначенную для карьерного роста. Ну, а то, что он там потом вытворяет, так это же свойственно как раз нашей народной массе: пить и непотребно себя вести. Многие наши пролетарии только так жить и умеют в свободное от работы время. Конечно, дальше у Булгакова настоящая крамола получается, слишком злая какая-то сатира на нашу власть. Дескать, если дорвался человек до начальственной должности, хотя бы самой маленькой, то стремится он непременно душить других, подобных себе раннему, как Шариков стал душить тех котов и бездомных собак. Что же касается Швондера, то он просто дурак, который упивается своей маленькой властью председателя домкома и не понимает, что такие, как Шариков, способны смести таких, как Швондер. То есть Швондер — это наш бюрократ, который тормозит развитие общества. А Шариков — это развивающийся образ, устремленный в будущее. Он еще не сознательный строитель коммунизма, но уже и не животное.
Я тоже высказал свое мнение:
— Есть и другая трактовка, что Булгаков через своих героев смеется над самой идеей социального равенства, братства трудящихся и всеобщей справедливости. И Шариков, как ты правильно заметил, выступает некой пародией на пролетариат, который, якобы, сам по себе мерзкий, безнравственный и эгоистичный. Да еще и тот донор, Чугункин, кажется, из органов которого, пришитых собаке после его смерти, Шариков и получился, уголовником был при жизни. То есть, новый человек представляется автору почему-то именно выходцем с самого общественного дна. Да и финал этой повести какой-то надуманный. Плохое настроение, по-видимому, у Булгакова было, когда он эту повесть писал. Потому и прорываются в тексте все эти антисоветские мотивы.
Глеб кивнул и проговорил:
— Да, Вяча, неоднозначный, конечно, писатель этот Михаил Булгаков. Антисоветчина присутствует в его героях. В этом ты прав. Да и сложен он для понимания простому человеку. Это тебе не Максим Горький. Но, знаешь ли, тем не менее, «Дни Турбиных» спокойно ставят во МХАТе с позапрошлого года. И ничего. Даже сам Сталин ходит на эти спектакли. Я даже слышал от кого-то, что ему очень нравится.
— Так и есть, Булгаков достаточно сложен, — согласился я, подумав, что это Глеб еще даже не читал самую знаменитую книгу «Мастер и Маргарита», которая, впрочем, еще даже не написана Булгаковым, и в которой потом некоторые литературные критики усмотрят в образе Воланда самого Глеба Бокия.
Так, неспешно беседуя о литературе, мы и подъехали к Ленинским Горкам. Уже на повороте к территории лесопарка нас встретил новый пост, оборудованный в самые последние дни по распоряжению Бокия. В сущности, это пока был всего лишь небольшой бревенчатый сруб, похожий на дачную баньку, но уже под крышей и с железной печкой внутри, которая выпускала сизый дым в безветренную морозную атмосферу почти вертикально. Дня за три, наверное, построили этот домишко на пустом месте возле самой дороги. Тут же, на противоположной стороне шоссе, поставили и деревянную караульную будку.
Между караульной будкой и постовым домиком проезд перегораживал временный шлагбаум, сделанный из обыкновенной длинной доски, пробитой насквозь толстым длинным гвоздем сквозь основание в виде кола, вбитого в мерзлый грунт, и опирающейся оконечностью на козлы по другую сторону. Это хлипкое препятствие бойцы в серых шинелях и буденовках, стоящие с винтовками в карауле, один — в будке, а другой — у входа в домик, похожий на баню, должны были поднимать и опускать вручную. А вокруг в обе стороны от поста вовсю шло строительство длинного забора высотой метра два тоже из досок, которые приколачивали молотками к столбам из бревен. Увидев наш кортеж, а после покушения на Менжинского было решено всем главным руководителям ОГПУ передвигаться только на двух автомобилях и с усиленной охраной, вооруженной автоматами, бойцы навалились на противоположное плечо рычага импровизированного шлагбаума, подняв его. А, когда мы проехали, препятствие тут же опустили на место.
— Они что же, всех вот так сразу пропускают без проверки документов? — удивился я.
— Нет, просто я о нашем прибытии предупредил их командира, сообщил номера транспортных средств. Ну, а он проинструктировал караул. Здесь же у нас будет размещаться круглосуточный штаб охраны внешнего периметра. И телефонную линию мы провели первым делом, пока избушка строилась, — объяснил Глеб.
— Ты лучше бы колючую проволоку протянул, да пулеметные вышки с прожекторами поставил в
