Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
– Как-нибудь разберусь. Свободный мидонянин имеет право говорить, что думает.
– Без головы говорить трудно.
– Воистину так, – засмеялся Нурал. – Ладно, эйнем, кажется, мы с тобой всё между собой прояснили. Будь готов завтра утром.
– К чему?
– Ну ты же хотел осмотреть крепости – вот и поедем. Завтра выдвинемся к Палаллу: во-первых, я и сам хотел туда съездить, во-вторых, это недалеко, а в-третьих, охота там хорошая. А сейчас прости, нужно отдать кое-какие распоряжения.
Он панибратски хлопнул собеседника по плечу и, посвистывая, направился к лестнице.
***
Белый степной журавль парил в голубой вышине, широко раскинув лёгкие крылья. Свобода и одиночество. Пуст воздух, ни тени, ни точки на горизонте, внизу бескрайнее море травы, а сверху бездонное ясное небо. Гордая птица танцевала в ярких полуденных лучах, наслаждаясь летним днём и не обращая внимания на жалких бескрылых бедолаг, копошащихся далеко внизу.
Но чувство свободы и безопасности было обманом. Высоко в небе, там, куда не мог заглянуть даже зоркий журавлиный глаз, притаилась смерть. Мгновение, короче удара сердца, и маленький чернокрылый сапсан рухнул из небесной выси прямо на спину беспечно парящей птицы – так тоненькая невесомая стрела насмерть поражает большого и сильного воина. Белые крылья подломились, жалобный, почти человеческий стон, пролетел над степью, и прекрасный журавль устремился в свой последний полёт к стремительно приближающейся земле.
– Ну как тебе? – спросил Нурал, кормя чернокрылого героя с руки. Гордая птица принимала еду с чопорным достоинством, точно знатный вельможа подношения. Спелёнутая верёвками тушка журавля уже висела в тороках, прекрасно обученный сокол даже не прикоснулся к своей добыче.
– Хорошо, – Энекл с любопытством наблюдал, как охотники разбирают снаряжение. Это были настоящие волки приграничья ‒ жилистые, загорелые, заросшие чёрными бородами, прочные, словно дублёный кожаный ремень. Даже собравшись на охоту, каждый имел при себе боевое оружие, а войлочные колпаки и длинные меховые жилеты вполне могли выдержать стрелу на излёте. Нурал, хоть и вельможа, нарядился под стать своим людям – особый шик приграничного аристократа. Подле этих по-варварски одетых мужчин, Энекл, в сероватом плаще и белом хитоне, гляделся странновато. Благо боги одарили его грозным видом, могучей статью, и густой чёрной бородой.
– «Хорошо», – передразнил Нурал и рассмеялся. – Скажи прямо: великолепно! Это мой Харапу, другого такого сокола даже в царском птичнике надо ещё поискать. Видел, как он его вывел? А как ударил? Бедняга даже не заметил, что его убили! У нас сегодня будет царский ужин. В старые времена, на белого журавля дозволялось охотиться только царской родне, а кто ослушается – голова с плеч. Так говоришь, у вас с птицами не охотятся?
– Нет, такого у нас не заведено.
– Зря, это самый благородный вид охоты. А как вы охотитесь?
– Цари и некоторые богачи – по-мидонийски, на конях и с собаками...
– О, ну хоть это благородное дело вам ведомо. А остальные?
– А остальные где как. У нас, в Эфере, всё больше рыбачат, а если охотятся, то с копьём или дротиком. Хиссцы и илифияне ходят на охоту с луком, но они тоже больше рыбаки. Эфепида славна конями, так что лаиссцы охотятся верхом, герийцы – когда по-лаисски, когда по-обычному, с копьём. Есть ещё охота на дракайну, на неё как на бой снаряжаются, доспехи берут и щит.
– Дракайна?
– Четырёхлапый серый змей вот с такой пастью, – Энекл развёл руки почти на локоть. – Чешуя, какую не всякий меч возьмёт, а сзади хвост, точно булава с гвоздями. Они, бывает, нападают на путников у горных перевалов, а иногда и на стада.
– Интересно бы взглянуть. В Ринде и в Уштуре есть похожие твари, но людям они редко встечаются. У нас в поместье хранится такой череп. Жуткое, должно быть, чудище. Ну да ладно. А как тебе Плоская Земля? Здесь даже дышится по-особому.
– Мы ведь сейчас не в Мидонии?
– Нет. Где граница точно никто не знает, но самый близкий к нам пограничный камень отсюда стадиях в десяти.
Энекл огляделся. Кругом простирался безбрежный луг без единого деревца. Степь, точь-в-точь как та, что покрывала почти всю восточную Мидонию. Точь-в-точь, да не совсем. Энекл не мог объяснить, в чём дело. То ли едва уловимое взглядом отличие в облике зелёных пологих холмов, то ли особый дух примешался к травяному запаху, то ли некое незнакомое ощущение передавалось от земли ногам, но он чувствовал смутную, тревожную инаковость этого места. Казалось, некий даэмон – добрый ли, злой ли – нашёптывает: «ты вне пределов цивилизованных земель, ты здесь чужой». Нурал был прав: дышится действительно иначе.
– Здесь красиво, – слукавил Энекл. Для красоты этому месту не хватало моря, пары оливковых рощ, лесистых гор, а лучше всего – города Эфера прямо посередине.
– Что ж, тогда поехали дальше, к журавлю неплохо бы ещё какого-нибудь мяса. По коням.
Энекл незаметно вздохнул. Подобно большинству эйнемов, наездником он был никудышным. За исключением лаиссцев и герийцев, жители лесистой и гористой Эйнемиды предпочитали лошадям ослов и мулов, а лучше всего – собственные ноги, коней же держали только богачи. До прибытия в Мидонию, Энеклу вообще не доводилось сидеть на лошади. Хорошо хоть мидонийская сбруя была не чета эйнемской: на попону они крепили кожаные подушки, чтобы сиделось прочнее, а на подпруге имелось большое кольцо, помогающее взобраться на коня. Энекл платил за уроки царскому конюшему, но подозревал, что, несмотря на все усилия, смотрится на коне глупо.
– Командир, смотри! – один из охотников указал на северо-восток. Проследив взглядом за его рукой, Энекл увидел на горизонте тёмную фигуру, едва выдающуюся над высокой травой.
– Большой... Неужто джейран?! – обрадовался Нурал. – Ишкур, немедленно готовь Луллур! Смотри, эйнем, то был сокол, а сейчас посмотришь на орла. Клянусь Шабулир, Луллур оленю хребет перебивает, точно молотом!
– Это не джейран, – сказал главный сокольничий Ишкур, немногословный коренастый мидонянин с покрытым шрамами лицом. – Человек на коне. Раненый, вот-вот свалится.
– Человек? – удивлённо протянул Нурал. – Ну ладно. Всем приготовить оружие. Поехали, посмотрим.
Любо было посмотреть, как мгновенно изменились закалённые жители приграничья. Только что они, смеялись, перешучивались, угощали друг друга пивом, и вот они уже деловиты и собраны, руки
