Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
Зато переводчиц с юкагирского языка в том 1648 году у русских казаков на Колыме было уже две, что в итоге привело к интригам между ними. Нам об этом известно из сохранившегося в архивах Якутска письма «Верхнеколымского приказчика» Василия Власьева, отправленного с берегов Колымы на реку Лену 368 лет назад. «Приказчик» – так в Сибири и на русском Дальнем Востоке тогда называли ответственных за сбор мехового налога – сообщал якутскому воеводе подробности женской интриги, разбушевавшейся в Нижнеколымском зимовье.
Там выучившая русский язык «девочка омоцкая», то есть юкагирская девушка, считавшаяся «ясыркой служилого человека Ивашки Пермяка», рассказала казакам о том, что более старшая юкагирка по имени Онгуто, числившаяся в Нижнеколымском зимовье толмачом, замешана в заговоре вождей местных юкагирских родов, якобы сговорившихся восстать против русской власти. Однако «приказчик» Власьев сообщал в письме, что по итогам расследования не стал никого наказывать за такие планы «измены» – вероятно, счёл этот донос проявлением обычной ревности…
Порой сами переводчицы становились предметом интриг и ссор казачьих отрядов – первопроходцы хорошо понимали ценность толмача в походах на неизведанные земли.
Так, в 1653 году «якутский служилый человек» Юрий Селиверстов жаловался начальству, что Семен Шубин, начальник Среднеколымского зимовья, «не дал ему в толмачи юкагирскую бабу именем Алевайка». В жалобе указывалось, что «та баба прежде сего на море бывала и языки розные знает», и без неё поход с Колымы на Чукотку за «рыбьим зубом» удачным не будет.
В 1656 году знаменитый Семён Дежнёв жаловался начальству в Якутск, что его недавно созданный Анадырский острог остался без переводчицы, так как «толмача юкагирскую бабу Нюрку велено оставить на Колыме реке» с другим отрядом первопроходцев. «Без толмача не мочно разговорить иноземцов», – писал Дежнёв и просил вернуть ему переводчицу: «Чтоб об той бабе толмаче Нюрке государь указал…»
Как видим, даже самые знаменитые первопроходцы не могли обойтись без местных переводчиц. Имена некоторых из них история сохранила для нас, пусть и в тени мужчин-первооткрывателей. Однако из документов XVII века большинство таких женщин известны нам даже не по именам и прозвищам, а по их принадлежности к определённому мужчине. «Толмач казачья жёнка Офоньки Шестакова», «чюхочья девка промышленного человека Фомки Пермяка», «якуцкая баба Федота Алексеева» – вот и всё, что мы сегодня можем вспомнить о тех женщинах, которые прошли с русскими первооткрывателями многие тысячи вёрст по тайге, тундре и льдам Северного океана.
Глава 21. «Заслуживать вины свои» Курилами
Трагическая судьба первопроходца Ивана Козыревского
В истории отечественных первопроходцев, помимо подвигов и открытий, было немало горя и откровенных трагедий. Но даже на общем суровом фоне, без сомнения, самой драматичной выглядит биография Ивана Козыревского, первого русского исследователя Курил и далёкой Японии. Внук и сын ссыльных, ребенком переживший смерть матери от рук отца, всю жизнь воевавший и скитавшийся по самым диким краям, поднимавший мятежи и подавлявший восстания, мечтавший основать первый монастырь на Камчатке и умерший под следствием в московской тюрьме…
Расскажем об этой трагической судьбе и первых русских походах на Курильские острова.
«И послать меня послужить на новую Камчатку…»
Будущий первопроходец самых восточных рубежей современной России родился в Якутске на исходе XVII столетия. Век первопроходцев, всего за два-три поколения освоивших огромное пространство от Урала до берегов Тихого океана, к тому времени заканчивался. Иван Козыревский это, пожалуй, последнее поколение тех, кого принято называть «первопроходцами».
Дед Ивана оказался на берегах великой реки Лены не по своей воле. «Из шляхетства польской породы», как писалось в документах тех лет, он попал в русский плен во время войны за Смоленск ещё в 1654 году. В ту эпоху Якутский острог уже стал местом ссылки, сюда же, на противоположный край континента отправили тогда немало пленных – бежать посреди тайги им было некуда, и здесь они волей-неволей становились верными «служилыми людьми» русского царя. Среди таковых оказался и молодой Фёдор Козыревский.
Судя по тому, что он родился под Оршей и изначально исповедовал православие, дед будущего первопроходца в современной терминологии был белорусом. Поэтому не удивительно, что пленник прижился среди русских – в 1667 году он женился на местной девушке Акулине, а трое родившихся на Лене сыновей окончательно привязали бывшего пленника к России. Спустя семь лет, когда Русь и Польша заключили мир, Фёдор Козыревский отказался возвращаться на далёкую родину. От имени царя его «поверстали в дети боярские», то есть произвели в один из высших служилых чинов, и с тех пор бывший пленник командовал острогами по всему огромному Якутскому воеводству – на Алдане, Олёкме, Вилюе. Им же была написана сохранившаяся в архивах до наших дней «Книга описная Якуцкаго уезда…»
Где-то около 1687 года у «сына боярского» Фёдора Козыревского родился внук Иван, будущий первопроходец Курил. По меркам той эпохи новорожденному повезло – зажиточная семья, перспективы «государевой службы» в богатом крае. К тому же Козыревские были грамотными, учили своих детей читать и писать – нечастое явление, когда буквы умел складывать лишь каждый сотый.
Но судьба родившегося в Якутске маленького Ивана Козыревского почти сразу оказалась трагической. В мае 1695 года Пётр Козыревский, отец Ивана, как гласят скупые строки чудом сохранившихся архивных документов, «на постеле зарезал ножом жену свою», Анну. Мы не знаем и уже никогда не узнаем истинных причин и подробностей той истории. К тому времени у Петра и Анны было уже трое сыновей – старший Иван, младшие Пётр и Михаил. Трагедия произошла, когда семья отправилась на богомолье в один из монастырей в верховьях реки Лены. Мальчику было не более 7 лет, когда отец на его глазах убил мать…
Следующие пять лет Пётр Козыревский, уведя с собой малолетних детей, скрывался и скитался по тайге. Лишь в 1700 году он сдался властям Якутска. К тому времени от царя пришёл краткий и характерный для той эпохи приговор: «Буде явится, что без причины жену убил, за то его казнить самово смертью, велеть повесить в том же монастыре, а буде по розыску явится, что он убил жену за какое воровство, то его смертью не казнить, а бить нещадно…»
«Воровством» тогда именовали любое правонарушение. Фёдор Козыревский, постригшийся в монахи после того, как его сын убил свою жену, всё ещё сохранил хорошие связи среди властей Якутска. Тут же нашлись «свидетели», что Пётр якобы убил жену, «не стерпев ее неистовства и срамные матерные брани…» Это спасло преступника от повешения – его приговорили к «торговой казни», то есть били кнутом на площади посреди Якутска.
Милость к женоубийце объяснялась и тем, что на Дальнем Востоке постоянно не хватало «служилых казаков», не зря в них записывали даже ссыльных и пленных. Битый кнутом Пётр Козыревский, по сути, обменял свою жизнь на прошение записать его в казаки для самой дальней, тяжёлой и опасной службы.
Формально такое прошение подавалось на имя самого царя, и 28 июля 1700 года грамотный Пётр Козыревский писал своею рукой: «Милосердный, великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич всея великия и малыя и белыя России самодержец, пожалуй меня поверстать в казачью службу и послать меня послужить тебе, великому государю, на новую Камчатку…»
«И мы, рабы твои, в Камчадальских острогах приказщиков убили для того…»
Якутский воевода отписал в Москву, что Петра Козыревского на Камчатку именно сослали, так что его можно считать первым, с кого началась эпоха самой дальней камчатской ссылки. Вместе с женоубийцей на службу на «новую Камчатку» фактически, сослали и троих его сыновей. Самому старшему Ивану тогда было не больше 12–14 лет. Едва ли мы можем представить, что творилось в душе у подростка все эти годы – убитая на глазах мать, скитания по тайге, подвергнутый пыткам отец… И следом долгий и опасный поход из Якутска на край земли.
