Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
Но вспомним, что первопроходцам в поисках новых земель и меховой дани требовалось не только проходить тысячи вёрст без каких-либо карт, но и общаться с множеством племён и родов, говоривших на собственных языках и наречиях. И вот именно в таких условиях невольно выучившие русский язык пленницы становились незаменимыми, позволяя казакам-первопроходцам совмещать приятное с полезным…
Не случайно числившаяся «толмачом»-переводчиком в Алазейском остроге пленница, юкагирская девушка по имени Малья, заслужила внимание со стороны самого высшего государственного руководства. Впервые сведения о ней поступили в Якутский острог летом 1651 года, а уже в следующем году в приказе якутского воеводы, отправленном на реку Алазею, новому начальнику русского острога предписывалось «прежнево толмача юкагирского роду жёнку именем Малья принять и велеть той бабе толмачить, а обиды ей никакой не чинить…»
К тому времени в Якутске, тогда «столице» российского Дальнего Востока, хорошо изучили удачный опыт использования в качестве переводчиц местных женщин. К сожалению, для историков и в наше время такие «жёнки» остались в тени первопроходцев.
Например, первым из русских людей на реке Яне в 1638 году побывал казачий десятник Елисей Буза, ранее участвовавший в основании Якутского острога, будущей столицы Якутии. Однако, углубившись в документы XVII века, можно выяснить, что от Якутска до Яны и обратно – это более 4000 километров! – вместе с русским казаком Елисеем прошла «жёнка якутская погромная». Казаки взяли её с собой в качестве переводчицы. Имя этой женщины мы уже никогда не узнаем, а старинный термин «погромная» в документах той эпохи означал, что женщина была захвачена в ходе боёв с аборигенами дальневосточного Севера…
Как Бырчик стала Матрёной
Хорошо известно, что первым из русских людей повстречался с чукчами (см. главу 16) «боярский сын» Иван Ерастов, он же принёс в Россию и первые сведения о землях к востоку от Колымы. Но если внимательно прочитать оставшиеся от походов Ерастова документы, датированные 1644 годом и рассказывающие о его контактах с колымскими аборигенами, то откроется примечательная фраза: «А толмачила те речи распросные баба тунгуская, Бырчик, которая в толмачах на Ындигирской реке».
И спустя три с лишним века не сложно понять, что «Ындигирская река» в записи «боярского сына» Ивана Ерастова это река Индигирка, протекающая в 500 километрах западнее Колымы и освоенная русскими первопроходцами раньше. Именно там, на Индигирке, служила русским казакам переводчицей «баба тунгусская», то есть эвенкийская женщина по имени «Бырчик».
В реальности её имя звучало как Бэрчэк – от эвенкийского слова «маленький лук», так эвенки называли охотничьи самострелы, которые устанавливали на таёжных тропах. Из всех женщин-переводчиц она, пожалуй, самая упоминаемая в документах русских первопроходцев XVII века. Через несколько лет после походов Ивана Ерастова, в 1648 году новый руководитель Индигирского зимовья «казачий пятидесятник» Константин Дунай, в письме к якутскому воеводе Василию Пушкину, среди прочих упоминает и «прежнего толмача тунгузкую бабу именем Бырчик».
Спустя два года эта же переводчица Бырчик упоминается в связи с походом отряда казаков к устью реки Яны, на берег моря Лаптевых, где было основано новое зимовье. То есть женщина, наряду со «служилыми казаками», совершала продолжительные походы на тысячи вёрст в экстремальных условиях Крайнего Севера.
В 1652 году переводчица Бырчик вновь находится на берегах Индигирки, её упоминает в письме «служилый человек» Василий Бурлак. Он был отправлен во главе отряда, чтобы сменить прежний русский гарнизон на берегах Индигирки – из-за двух вынужденных зимовий во льдах, его путь из Якутска к Индигирскому острогу занял 27 месяцев! В письме якутскому воеводе, Василий Бурлак напишет, что принял острог со всем имуществом и населением, включая «толмача тунгускую бабу Бырчик, новокрещёное имя Матрёнка».
Так местная женщина, более восьми лет служившая переводчиком и участвовавшая во множестве казачьих походов, в итоге приняла православие, став Матрёной. В тех условиях это означало, что она уже была не просто «ясыркой»-пленницей, а полноправным человеком, насколько это было возможно для женщины той эпохи.
Первопроходец Стадухин и «Дышащая Ду́хами»
Родившийся под Архангельском первопроходец Михаил Васильевич Стадухин сделал немало открытий на севере Дальнего Востока. Именно он считается первооткрывателем Колымы, он же первым из русских несколько месяцев прожил на месте будущего Магадана и достиг границ Камчатского полуострова. Но и походы Стадухина не обошлись без женщины-переводчицы – ею стала, по словам сохранившихся писем самого Стадухина, «жонка погромная колымская ясырка именем Калиба».
«Жонка погромная» означает, что пленница-«ясырка» была не куплена, а захвачена с боем. Известно, что небольшой отряд Стадухина достиг низовий Колымы в июле 1643 года. Здесь ему пришлось много и ожесточённо сражаться с прежде неведомыми «оленными людьми». Скорее всего, это были именно кочевые чукчи-оленеводы, но первопроходец Стадухин о таком народе ещё не знал.
Однако именно здесь, на Колыме, его добычей и стала «жонка погромная колымская ясырка именем Калиба». Имя Калиба это на самом деле чукотское словосочетание Кэлевъи, дословно – «Дышащая ду́хами». Такое имя и в позднейшие столетия нередко встречалось у аборигенов Чукотки, как у женщин, так и у мужчин.
Судя по всему, «жонка погромная Калиба» попала в плен к Стадухину уже будучи пленницей – сама «Дышащая духами» по её рассказам происходила из оседлых приморских чукчей, часто враждовавших с кочевыми родичами, «оленными чукчами».
Чукотского языка первопроходец Стадухин, естественно, не знал. Но, проведя на берегах Колымы несколько лет, казак и «жонка погромная» по имени Кэлевъи научились понимать друг друга. Вероятно, общались они на смеси русских, чукотских и юкагирских слов. Пленница стала первой, кто рассказал русским людям о жизни на самом севере Чукотки, в районе Чаунской губы – залива на берегу Ледовитого океана.
Для первопроходцев, шедших «встречь солнцу» с вполне материальными целями, рассказы «колымской ясырки» Кэлевъи звучали как сказки про изобильное золотом Эльдорадо для испанских конкистадоров. Ведь «ясырка» рассказывала про фантастические богатства – про острова близ северного побережья Чукотки, которые так густо населены моржами, что местные чукчи сооружают из их голов целые святилища. Пленница явно рассказывала про остров Айон и острова Роутан, расположенные в море напротив современного города Певек, ныне самого северного в России.
Не сложно представить, как от таких рассказов чукотской девушки загорались глаза первопроходцев. Они-то знали, что в бесконечно далёкой Москве всего один «рыбий зуб», то есть моржовый клык, стоит дороже, чем пара лошадей, а за два-три клыка покрупнее можно купить хорошую избу неподалёку от Кремля.
Судьба «колымской ясырки» нам неизвестна. Лишь в одном из документов воеводского архива в Якутске за 1647 год вскользь упомянуто, как от Стадухина «ушла погромная колымская ясырька, женка». Что понимается под этим «ушла», сегодня можно только гадать…
Однако известно, что в следующем 1648 году один из кочующих к востоку от Колымы вождей юкагирских родов, «ясачный князец» Нирпа жаловался русским властям в Якутск, что Михаил Стадухин пытался силой отобрать у него жену. «Как тот Михалка Стадухин пошёл с Колымы на море, а взять хотел жену у него в толмачи…» – так звучит та жалоба на языке XVII века.
Едва ли в 1648 году в окрестностях Колымы было много женщин, способных переводить на русский наречия северных берегов Чукотки. Так что можно смело предполагать «любовный треугольник», в котором русский первопроходец и юкагирский вождь боролись за «Дышащую ду́хами» – чукотскую девушку по имени Кэлевъи.
«Та баба прежде на море бывала и языки розные знает…»
