Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе - Светлана Дорошева
сырое мясо в стеклянном гробу
бутерброд из шин, баяна, глобуса, кактуса, колыбели, бюста аполлона, скейтборда, одеял и рельсы
космические голограммы рыбо-поезд
зеркальные лабиринты с тупиками, говорящими головами и прочей невидальщиной
сиамские летучие мыши голые тела, свисающие с потолка вниз головой, как груши гобелен с изображением поцелуя Бэтмена и Супермена
надувная трехголовая овца-мутант синего цвета
много фарфоровых семечек на полу
толпа голых буддистских монахов, играющих на скрипках
стальные скелеты огромных змей
выпадающие из окон небоскребов люди
каллиграфия дохлыми мухами
макет Шанхая из яиц
коридор ослепительного света
гамбургеры в окружении драконов и пухлых розовощеких детей
оленьи рога
безрукие и безголовые фарфоровые женщины в платьях ципао на тарелках самолет, мутирующий в змею графитный отпечаток великой китайской стены
опрокинутый поезд, из которого высыпаются животные с отрубленными головами огромный дышащий бюст Конфуция в мелком бассейне
микроскопическое искусство из бактерий в чашах
Петри
необъятные подвешенные к потолку свитки с нечитаемым божественным посланием
пластилиновые роды
громадная потусторонняя длань Будды из щупалец Ктулху
смерть протонов в крабовидной туманности
ночь, спрятанная в мраморе
хрустальные внутренности
разлитая вода
пепел
туман
* * *
Это впечатляло. Механизм воздействия был вкрадчив и неясен. Пространства музеев выглядели как опиумный сон, воплощенный в жизнь эксцентричным великаном с неограниченным доступом к экстравагантной наркоте и любовью к ярким цветам, необъяснимым исполинским структурам и причудливым таинствам.
Злокозненный консюмеризм превратил искусство в роскошную империю диковинных развлечений. Только в отличие от игр, кино, экстремального спорта или шоппинга, от этого развлечения непонятно, чего ждать. Совриск заменил галлюциногены: создавал зрителю все условия, чтобы тот пребывал в непрестанном изумлении перед обыденным и несусветным.
Эффект этого воздействия я наблюдала во время перекура во дворике одного из музеев. Большую часть двора, заросшего диким виноградом, занимал мелкий пруд, в который были понатыканы какие-то неудобоваримые утюги. Мой папа называет подобного рода парковую скульптуру «очень-больно-если-в-тело». Вокруг водоема стояли скамейки, на которых в одинаковых позах отдыхали посетители с опустошенными лицами, которые случаются у людей от передоза Прекрасного.
Внезапно всеобщий покой был нарушен стайкой туристов, которая шумно высыпалась во дворик и стала щелкать телефонами на палках утюги, плющ и воду, пока одна девушка вдруг не уронила себя в пруд во время селфи с утюгом.
Ну, бывает. На улице жарко, пруд – по щиколотку, нестрашно. Но тут же во дворик набилось народу – видимо-невидимо. Люди толпились, вытягивая палки друг у друга над головами – может, перфоманс какой? Неизвестно же? Человек упал в воду – это ведь событие? А может, даже целый художественный жест? Они только что отсмотрели полный зал фотографий того, как чувак облизывает мир – площади, рестораны, тротуар, памятники Мао Цзэдуну, черепаху, великую китайскую стену, зонты, скамейки, трубы, Будду, лобстеров и людей. Они видели, как огромные трехметровые штаны с торчащими из них ладонями шагают к светящейся собачьей кости, и осмыслили их согласно каталогу как «предупреждение об опасности притворства, утраты собственной сущности и последующем превращении в странное существо неопределенной идентичности». Гигантский покоящийся в бассейне Конфуций дышал на их крошечные фигурки с равнодушием выжившего из ума великана, что одиноко состарился в доме престарелых и не узнает родственников. В конце концов каталог помог им увидеть банальный песок в новом, чудовищном свете… Ну и почему это туристка, упавшая в бассейн с утюгами, не может быть произведением искусства? А она и была! Явленное ею откровение заключалось в том, до какой степени люди изголодались по смыслу и как страстно ищут его повсюду.
И здесь, в этом нагромождении диких пространств и причудливых форм, пройдя сквозь паутину и постигнув суть синей овцы-мутанта, они открывали потайную чакру восприятия, входили в состояние измененного сознания и были готовы глубоко мыслить обо всем – туманах, гопниках и падении китаянки в бассейн с утюгами.
* * *
Забирая рюкзак из музейной камеры хранения, я увидела у соседней ячейки бородатую женщину в платье из люрекса и внезапно почувствовала, как грань между искусством и реальностью стерлась.
Прошла через парк. Увидела еще много удивительного:
утки дрались за еду из рук красивого мужчины с веером,
старики играли в маджонг,
женщина кормила огненных карпов в пруду,
птица склевала сверчка, свалившегося с дерева на камень гуньши.
Я видела такие камни в музее – огромные валуны необычной формы с причудливо источенной волнами поверхностью и множеством отверстий. Только там они были отлиты из нержавеющей стали, гладкие и блестящие, как небоскребы («критическое высказывание о блеске и нищете современного Китая», ясное дело).
Когда-то эти редкостные камни со дна озера Тайху были не только лучшим украшением сада, но и излюбленным собеседником культурного человека. Считалось, что камни – это сгустки «чистейшей семенной энергии неба и земли», которые, выходя на поверхность, принимают диковинные подобия земных тварей, фениксов, демонов, красавиц в танце и даже пьяных даосов. Ими любовались, им поклонялись, их слушали и бесконечно рисовали. Их называли «мирами внутри миров», полными тайн, мудрости и грации.
Но главное – камень был предметом для созерцания, замысловато исполненным природой в помощь философским размышлениям. В прихотливых извивах, укромных отверстиях и зияющих пустотах внимательный взгляд мог посмотреть фантастический сериал или вычитать двухтомник Канта. Натурально, это был местный Философский Камень, в прямом смысле слова.
Подобные извилистые глыбы до сих пор стоят в шанхайских садах и парках, как застывшие мысли спящего под городом дракона. Но кто теперь станет часами вести беседу с «ученым камнем» в поисках смысла всего сущего? Лишь человек, ошалевший от Прекрасного.
Я присела перед философским камнем и внимательно рассмотрела его. Он был дырчат, ноздреват и походил на какое-то зловещее мистическое существо – то ли на горбатую горгулью, то ли на оборотня в момент превращения в человека.
В средневековом Китае рассказы о камнях-оборотнях были, кстати, нередки. Встретил, мол, один студент на озере красавицу в гуще лотосов, схватил ее за руку и потащил. А она упала и превратилась в причудливый камень – весь фигурный, резной. Парень забрал камень к себе. Возжигал курения, поклонялся ему, на ночь запирал все двери и закладывал все отверстия – боялся, что камень уйдет. Прожил с камнем-оборотнем семь лет, детей наплодили, а потом камень, как водится, ушел.
Детородные камни в Китае – тоже не так чтоб редкость. В одном из мифов великий герой Юй вломился как-то домой в облике медведя, а жена его таким не признала, испугалась и убежала в горы. Юй догнал ее, а она превратилась в камень. Тогда
