Марина Палей - Дань саламандре
Нынче такая позиция звалась бы максималистской. Перфекционистской. Эксцентричной. Экстравагантной.
Но она так не зовется. Поскольку нет прецедента.
Однако рассмотрим теперь мое персональное дело.
Преступление: кукловождение.
Обвинение: обвиняется в кукловождении первой степени.
Возможно, такой статьи не существует в УК ни одного государства.
Тем хуже для всех.
Итак: некий человек вторгается (вламывается) в частную жизнь «другого» и, узурпировав власть Господа Бога, берет все решения на себя. Он берет все решения на себя, поскольку считает себя стопроцентно компетентным в вопросе, что именно составляет суть блага.
Вот он, мой «СПИСОК БЛАГОДЕЯНИЙ»:
1. Решение, взятое на себя: кому из «других» жить, а кому нет(орел или решка: рождение или аборт).
Нечто родион-раскольниковское заключается в этом. Он-то планировал «замочить» всего одну старушку, а «замочил», что неслучайно, аж четверых: старушку, ее сеструху-подружку, ребенка во чреве сестры – и, до кучи, себя («Я не старушку убил, я себя убил»). Мой случай таков же: четыре против одного: ребеночек, девочка, Герберт – и я сама. Гора трупов в финале «Гамлета».
2. Решение, взятое на себя: какие именно знания «другому» следует получать.
Да, я имею в виду этот долбаный-передолбанный пед. Зачем было ее там восстанавливать? Ведь дебилу же ясно, что она никогда училкой не будет, даже если ей выпадет с голоду склеить лыжи! И если уж нужен ей диплом ради диплома, почему было бы не придумать что-нибудь повеселей? Что-нибудь поживей, чем ежедневные, вызывающие здоровую изжогу, журфиксы этих пошехонских дур, чьи «искания» естественно лимитированы... как бы это поточнее сказать... Чьи «бытийные искания» лимитированы стенками органа, который целомудренные греки, следуя природному устремлению к поэтизации, величали coleos, colpus[10], а прагматичные римляне, со свойственной им прямотой... ну да ладно.
«В некоторой улице жила, при родителях, девушка Оленька, а напротив, в собственном доме, жил молодой человек Петр. Только увиделись они один раз на бульваре, и начал Петр Оленьку звать: приходи, Оленька, после обеда в лес погулять. Сперва Оленька отказалась, а потом пошла. И когда, погулявши, воротилась домой, то увидела, что узнала многое, чего прежде, не бывши в лесу, не знала. Тогда она сказала: чтобы еще больше знать, я завтра опять в лес гулять приду. Приходи, Петенька, и ты. И таким манером они очень часто гуляли, а потом Петеньку в солдаты отдали».
Вот такое окружение было и у девочки! С тою лишь разницей, что захолустные «оленьки» жили не «при родителях» – и уж тем паче не «в собственном доме», а перемогались в захезанной общаге каквременно прописанные гости нашего города; «петеньки» же «гуляли» с ними отнюдь не «в лесу», а в той же самой общаге, – конкретней говоря, на общажных многострадальных койках, которые пищали, визжали, рыдали и охали – всеми своими ржавыми, вывернутыми наружу пружинами, похожими на спирали дефектной, мутировавшей от алкоголя ДНК – и визжали те пружины как раз в унисон зверским глоткам-утробам бокастых девок, счастливо вызревших для репродукции телес. Так или иначе, моей подопечной (до встречи со мной) приходилось зачастую шляться по ночам на свежем воздухе; впрочем, тому способствовала – простота, она же широта нравов – ее ведь, кстати сказать, никто туда не прогонял.
Конечно, после переселения ко мне ее общение с сокурсницами сократилось до аудиторных занятий. Но всё равно: эта губительная среда – эта, как говорят экологи, агрессивная среда! А отчего, если вдуматься, моя подопечная угодила в эту среду?
От моей поспешности. То есть лени. Надо ведь было иметь терпение, еще раз терпение и много сил, чтобы девочку сориентировать в соответствии с ее природными данными! Она бы сама изменила свою жизнь к лучшему. Я же, по-быстрому, сбагрила сиротиночку с рук: «восстановила в строю» (втиснула хоть в какую-нибудь социальную ячейку): одной заморочкой для меня меньше. Как там у Цвейга? Малодушное сострадание есть нетерпение сердца, желающего поскорее освободиться от груза чужого несчастья... Так? (Цитата по памяти.)
3. Решение, взятое на себя: какой именно работенкой «другому» сподручней добывать хлеб.
Да, здесь я имею в виду все эти, как принято говорить, весьма сомнительные, сеансы у раздолбаев-художников!.. А еще и эти – домашние, уютненькие (факультативные) сеансы-сеансики! Которые, своей самой настоящей богемностью (то есть забубенностью – бери классом выше!), являлись, в совокупности, растлевающе-сладким антидотом по отношению к ядовитым испарениям кисломолочных педагогических блат. Болот? Ну да. Злополучных топей Макаренко-Песталоцци, которые покруче чухонских – и которые формируются в процессе совместного, естественного, скучливого гниения студенток-педагогинь (начальных классов ср. школы) – гниения, в частности, остатков их несбывшихся мечт (орфография моя). Так вот: эти богемные, весьма сомнительные сеансы у художников имели функцию антидотов к ядовитым испарениям застойно-отстойных провинциальных болот, в которых булькала, засасываемая всё глубже, душа девочки на протяжении мучительно-мученических учебных часов...
Но разве не так?
4. Решение, взятое на себя: с кем именно «другому» общаться, а с кем нет.(Инициация: приобщение к миру взрослых.)
Ну, это именно та манера поведения, в которой выкаблучиваются все взрослые. Вот мерзость-то!
Но... Благодаря этому обвинительному пункту я, нежданно-негаданно для себя, вспомнила конкретную минуту, когдапотеряла невинность.
Я имею в виду не эту жалкую перемычку-перепонку в межножье!
Речь о другом.
Подразумеваю невинность всей своей сути.
Вспомнила – очень точно – именно пересечение этой границы...
Поступок этот был связан с желаниемприобщиться к миру взрослых. Сделать это для того, чтобы разделить с ними надо мной власть – и тем самым ее, эту властишку, чуть приуменьшить.
Но как именно приобщиться? Повзрослеть без вмешательства волшебника было, как я понимала, делом полностью гиблым. А где волшебника взять? Значит, мне надлежало совершить что-то такое, что находилось целиком в моей собственной компетенции. Но что?
Внезапно я поняла: мне надо совершить плохой поступок. Сознательно плохой. Ведь это именно то, что ежедневно делают взрослые. Притворство, насилие, ложь, насилие, притворство. И кое-что даже похуже. Чего я еще не делала никогда. Я разбивала вазы, чашки, блюдца, собственную физиономию, я пачкала платьица, рвала обувку – но ничего из этого я не делала намеренно. Чтобы приобщиться к миру взрослых, следует сделать гадость специально. Надо очень осмысленно совершить заранее спланированное плохое дело. Это мне было абсолютно ясно.
Я долго думала, что же это может быть. Как сейчас помню: гуляю во дворе, одна, осень, смеркается – и особенно ярко горит в этих сумерках предзимним огнем рябина. Мама (мне видно ее сквозь окошко) уютно гладит в маленькой комнате, где уже зажжен свет. Мне кажется, я даже чувствую вкусный запах белья – твердого, диковатого, словно чуть вздыбленного с морозца – и другого, свежевыглаженного, уже бережно сложенного в аккуратно-плоские стопочки...
И тут я вдруг понимаю: надо показать язык! Надо показать язык первому попавшемуся взрослому.
Да-да – это было очень удачным решением! (Не связанным, казалось бы, ни с какими внешними подсказками.) Я даже засмеялась от радости!
Немедленно ринулась я к воротам – и влезла на среднюю перекладину. Моя голова теперь возвышалась над забором. На нашей и без того тихой улице некоторое время было абсолютно безлюдно.
Но вот, в конце улицы, на мою удачу, появилась какая-то тетка...
Ура! Я собралась, я внутренне приготовилась... Когда тетка поравнялась со мной, я замычала, чтобы привлечь ее внимание – ура, привлекла! – и вытянула свой язык. Я вытянула его очень старательно, на запредельную длину. Вот как жабы вытягивают этот свой мышечный орган, когда ловят мошек. От напряжения я закашлялась, слюни брызнули во все стороны. «Фу, как некрасиво ты себя ведешь, девочка!..» – противно сказала тетка.
А это было именно то, что мне нужно!
Я бросилась к дому, взвилась на крыльцо – вот сени, коридор – и я уже в комнате, где гладит мама. «Мама, я сейчас совершила плохой поступок!!»
Ликование в моем голосе.
Недоуменно-тревожный взгляд мамы...
5. Решение, взятое на себя: что именно «другому» любить, а что нет.
Это долбаное воспитание девочкиного вкуса... То есть целенаправленная подгонка (обтёска) сторонней души под свой, словно бы эталонный, аршин. Непререкаемое окрашивание сторонней души в свой цвет. Удушение своими запахами. Оглушение своими звуками. Отравление своими вкусами.
