Тревожная ночь - Пётр Владимирович Угляренко
Ещё раз майор взглянул на лицо Осадчего - на его морщины, седые виски - и отбросил даже официальный тон:
- Как ваше здоровье? - спросил сочувственно.
Осадчий молчал.
Тогда майор пожаловался сам:
- У меня под рубашкой рубец - от ранения, ещё с войны остался - и, знаете, что-то в последнее время...
Прервал майора Викентий Сергеевич:
- Я тоже воевал. Всю войну на фронте - не в тылу. Трусом никогда не был. Так говорите прямо, не успокаивайте меня.
Ковальчук подумал.
- Ну, а если прямо - чего же тогда дрожат ваши руки? От страха?
- От обиды.
- Почему?
- Вы хорошо понимаете...
- Пусть так, - согласился майор - Но кое-что всё-таки попрошу объяснить.
А потом взял ручку и вывел: «Протокол». Осадчий заморгал, потом начал протирать глаза, словно их неожиданно запорошил ветер. Майор выждал:
- Расскажете сами, или спрашивать? Вы знаете, о чём идет речь.
- Почему бы не знать?
- Так вот.
- Но у меня с Наташей ничего не было. Ни хорошего, ни плохого.
- Может быть, что-то и было. Вот скажите: вы дарили ей что-нибудь?
- С какой стати?
- Никогда ничего и не подарили?
- Я не хотел, но Олимпиада, жена моя, начала пилить, и однажды, ко дню рождения купил...
- Драгоценное ожерелье?
- Торшер. Тогда они с Павлом как раз получили квартиру.
- А ожерелья ей не дарили?
- Разве она мне дочь?
- И не дочь, и не невестка, знаю: сыновья у вас неродные.
Кстати, и в согласии вы с ними не были.
- А что - мне от этого приятно?
- Неприятно, правда, - согласился майор Ковальчук и после какой-то паузы выложил на стол наган.
- Вы, наверное, знаете эту штуку?
- Не тот ли? Старого Москаленко?
- Вы были с ним знакомы?
- Недолго, всего год. Это был очень добрый человек, даже удивительно тихий...
Теперь уже Викентий Сергеевич овладел собой, говорил спокойно, как человек, до конца уверенный в своей правоте.
Действительно ли невиновен - размышлял тем временем Ковальчук, - или умеет так держаться? Бывает, преступник более волевой по своему характеру, чем следователь, которому приходится распутывать преступление. Но наигранное, притворное спокойствие - не совсем долговечно.
Заметил:
- Это очень хорошо - иметь чистую совесть. Но в жизни бывает всякое. Вот например... - положил перед Осадчим новенькую фотокарточку.
Викентий Сергеевич, заметил майор, враз запылал. Даже мелкие капельки пота запестрели у него на висках.
- Кто она такая?
- Девушка одна.
- Ну, вижу, что не парень... Ладно, скажите, этим вас шантажировала Наталья?
- Не понимаю.
- Поясню: она знала вашу тайну?
Возразил Викентий Сергеевич:
- В чём угодно я могу быть виноват, только не в этом. Почему вы подозреваете меня? Какие у вас для этого основания?
- Думаете, никаких?
- Конечно, никаких, потому что я не убивал!
- Я вас не обвиняю, - заговорил спокойнее майор, - Наверное, мы с вами не поладили.
- Так я внесу ясность, - выпрямился на стуле Осадчий, - В девять тридцать, когда раздался выстрел, меня даже близко от этого города не было.
- А откуда вы знаете, что убийство произошло в девять тридцать?
- Разве Олимпиада у вас не была?
Вспомнил майор: была... плакала, рыдала. Успокаивал её. А вот говорил ли ей, когда произошел выстрел - не запомнил. Поэтому не мог ничего возразить на ответ Осадчего. В конце концов, не только от жены мог узнать об этом, но и от названных сыновей. Дело не в том, что он знает - когда прозвучал выстрел, главное, где сам был в то время? Действительно, он был будто в отъезде, но это ещё надо проверить.
Подсунул ещё ближе к нему фотографию, а спросил:
- Отпуск брали на три дня?
- Не отпуск, а отгул... Один день отгула добавил к выходным.
- Пусть так. А зачем же вам были нужны целых три свободных дня?
- Ездил к сестре.
- Далеко?
- В Тернополь...
Почему-то засуетился Викентий Сергеевич, ещё больше взмок, аж капля пота поползла с виска вниз.
Вот так, - сделал вывод майор Ковальчук, - хоть и крепкий ты мужик, и хорошо держишь себя в руках, а пот с тебя льёт...
Разговор прервал телефон.
Майор попросил Осадчего подождать немного в приёмной, а сам, прихватив из ящика фотоплёнку, отлучился на несколько минут в кабинет Погореляка.
Почему-то надеялся, что увидит «нимфу», которую выносил из воды Осадчий. Но с первого же взгляда отметил: нет, наверное, не она. Перед ним, поводя бровью, стояла обычная молодая женщина, явно влюблённая в себя: видел это по парику, золотым украшениям, модному плащу. Даже усомнился: по описанию соседки Павла та была в шляпе, в дешёвом пальто... Может, маскировалась, а может...
- Скажите, это вы передавали Павлу Мушнику? - показал ей плёнку.
- Я... - женщина кокетливо пошевелила языком, будто крутила во рту жевательную резинку... - Я, конечно.
- Да... Тогда присаживайтесь, немного поговорим.
Женщина, выгибаясь, пошла в угол, к креслу. Во второе сел майор. Виктор остался за столом, на своем рабочем месте, но не сводил взгляда с майора и «гостьи», как её назвал про себя в мыслях.
- Как вас зовут? - спросил майор.
Придвинула к себе пепельницу, достала «Opal».
- Будник... Оксана Антоновна.
- А кем вы работаете?
- Н-ну... продавщицей. В магазине «Золотое кольцо».
- Наталью Мушник знали? - щёлкнул зажигалкой майор.
- Она была моей лучшей подругой. Я всегда называла её Натали...
- А она вас - котиком?
- О нет... – «гостья» снова провела по дёснам языком, глотая улыбку: - Котик - это он...
- Кто именно?
- Натали принимала его в моей квартире.
- Это кого?
- Н-ну... Кого ещё женщина может принимать? Котика...
- Как его настоящая фамилия?
- Не знаю. Всегда оставляла их вдвоём. Понимаете... - скрестила ноги молодая женщина.
-
