Запах снега - Юрий Павлович Валин

За спиной двенадцать дней пути. За это время лишь трижды, если не считать заставы у реки, встречали людей. Обогнали два обоза, что шли к Тинтаджу, да навстречу прошел благородный лорд с охраной. Погода, за исключением последних дней, путешествию благоприятствовала. Особых неприятностей не случалось — лесные волки повертелись вокруг, да сами ушли. Одинокого горного волка-переярка пришлось зарубить, — вознамерился ночью мерина зарезать. Дурной зверь привязался, в заднюю лапу подраненный. Видать, со стаей запоздал соединиться, или даже этих горных хищников кто-то сумел потрепать. Слава богам, что один пришел. Шкура теперь на санях ехала — мягкая, с проседью благородной, хотя до взрослой особо ценной белизны переярок так и не дожил. Но успел Ёху за ляжку цапнуть. С северянином вечно так — сам не свой будет, если целым останется. Благо, горный зверь ногу заодно с ножнами меча прихватил. Кость уцелела, а лопнувшие ножны и починить можно.

— Денек нужно передохнуть, — Ёха, прихрамывая, прошел к очагу, подхватил Малого. Посадил рядом на низкую лавку: — Точно говорю, а, боец?

— Са-Са! — с готовностью согласился Малый.

Лит насуплено смотрел на мудрых спутников, — оба хихикали, разве что слюни не пускали. Малый сражался с рукой Ёхи, гнул вечно поцарапанные и обожженные пальцы северянина. Даром что малолетний, надувается вояка так, что кажется, ладонь напополам раздерет. Дурацкая забава. Порой и не разберешь, кто из этих двоих старше.

Отдохнуть было бы неплохо. Такой серьезный мороз — для конца осени редкость. Только в трактире серебром придется расплачиваться. Имеет ли смысл, когда до Тинтаджа каких-то пять дней пути осталось? Хотя с морозом не пошутишь. Но здесь, в трактире, еще и с расспросами пристанут. Любому интересно, с чего это дурные селяне втроем в такую даль двинулись, да еще дитё потащили? Местные разве что на соседний хутор или в деревню рискуют отправиться, да с тем расчетом, чтобы в светлое время дня уложиться. Правильно, конечно. Врать трактирщику придется. Собственно, Лит уже наврал. Привык как-то незаметно чистые выдумки прямо в глаза людям говорить. Даже гладко получается.

— Ёха, ты опять моим братом именуешься. Этот балбес слюнявый — понятно кто. Не сболтни лишнего.

— Мы сболтнем? Да не в жизнь. Мы конспирацию очень даже понимаем, — пробормотал северянин, не отвлекаясь от борьбы. — Болтунов у нас нету.

— Са! — заверил Малый, сражаясь с заусенистой «козой» старшего дружка.

— Болтуны у нас есть, — проворчал Лит. — Не вздумай про короля чего-нибудь ляпнуть. И про доходы не спрашивай. С обозниками опять лишнюю болтовню развел.

— Подумаешь, уже и условиями труда поинтересоваться нельзя. Сходи лучше свою проведай. А то она учудит чего…

Лит свирепо глянул в затылок другу. Уж кто не учудит, так это «она». И нечего глупые шутки шутить. «Твоя», понимаешь. Нелепый намек.

Попутчица затихла в соседней коморке. Спит, наверное. Она целыми днями спит, — в санях, и на ночевках в шалашах из лапника. Должно быть, с болезни такая сонливая. А может быть, от рождения. Спит — молчит. Ест — молчит. Просыпается — тоже молчит. Ёха уверен, что ведьма немая. Лит помнил, что говорить девка вроде бы умеет. Вот только, не совсем ли она спятила?

Черноволосую было жалко. Тощая как палка, изнуренная. Даже не тень, половинка тени. И Малый спутницу тоже жалел. Когда она в первый раз смогла сесть у костра, и из-под капюшона высыпались длинные черные волосы, Малый озадаченно повернулся к опекуну и неуверенно поинтересовался:

— Ма-Ма?

Лит слегка удивился тому, что дитё еще одно слово знает, и отрицательно покачал головой. Малый и сам видел, — чернявая, в снегу случайно подобранная, никак не может мамой быть. Возможно, дитё и забыло какой чудесной и утонченной внешности покойная родительница была, но уж в этой вороне лесной от женщины только длинные волосы оставались. Да еще и запах… чуждый. Благовониями в санях никто не пах. Нормально пахли — дымом, конским потом и шкурами. Только черноволосая еще и смертью чуть-чуть попахивала. Не тленом, а свежей такой смертью.

Ёха ее побаивался. Не смерти, понятно, а девки, то ли живой, то ли мертвой. Жалел, как больную жалеют, но больше боялся. Из-за непонятности.

В тот вечер, когда Малый попытался разобраться, что за спутница появилась, и предположение насчет мамы высказал, черноволосая только ниже над миской склонилась. Кушала она всегда отвернувшись, рук искалеченных стеснялась. Миску ей выделили, вот и хлебала потихоньку. Мужчины ели из одной, подшучивали над Малым, который порой свою любимую ложечку по самым разным назначениям использовал. На отсутствие аппетита дитё не жаловалось, Лит уже вырезал ему рабочую ложку из липового сука. Чернявой ложку тоже вырезал, да чуть не пожалел — глянула, как будто копьем пырнула. Если и оставалась сила в девке, так это только в глазах диких-хвойных.

Вообще-то, чернявой вроде как и не существовало. На санях плащ бесплотный ехал, и у огня плащ сидел. На лапнике в шалаше лежало нечто бесчувственное, то ли дышащее, то ли нет. В первые дни, когда Лит ее на руках туда-сюда таскал, чернявая вроде как без памяти оставалась. Когда сама начала ползать-ходить, прикосновений явно избегала. Да и кому они нужны были, те прикосновения?

Лит старался не думать о том, что с чернявой на Выселках сотворили. Да и что она потом сама сделала, вспоминать не хотелось. Ёха нехорошую тему тоже тщательно обходил. Даже о том, что лучше бы от ведьмы побыстрее избавиться, больше не заговаривал.

Избавиться никак не получалось. Собственно, единственная возможность представилась, когда проезжали большой хутор, стоящий у мелководной речушки. Высокий частокол, дозорная башенка, крыши построек, крытые новым тесом — все внушало уважение. Даже собака была, — загавкала, учуяв чужаков. Лит постучал в ворота, окованные металлическими полосами. Тишина. Пришлось колотить снова. Когда Лит погрохал сапогом в третий раз, стало вовсе неуютно. Пустота наваливалась со всех сторон. Заснеженные ивы у реки застыли чересчур неподвижно. Дымом почему-то не пахло, хотя над крышей поднимался явственный дымок, — Лит по цвету дыма готов был поспорить, что топят сосновыми поленьями. Закралась мысль, что тот, кто топит, выходить не станет. И, наверное, вовсе не потому, что гостей не любит. Не осталось здесь людей. Собака лаяла тоскливо и безнадежно.

— Слушай, поехали, а? В другом месте где-нибудь… — Ёха, сидел боком, зажав вожжи между колен, и ковырялся с затвердевшим от холода ремешком на ножнах меча. Чернявая голову не подняла, только вроде бы плотнее свернулась под плащом и попоной.

Лит хотел сказать, что нечего трусить — что такого страшного на хуторе могло произойти? Да и неизвестно, сколько до следующего жилья ехать. Но тут неожиданно захныкал Малый. Плаксивость он проявлял исключительно редко, видать, хутор ему тоже сильно не понравился.

Лит молча взял под уздцы, развернул упряжку. Мерин фыркнул, кажется, одобрительно. Кобылки тоже не возражали, хотя еще недавно подумывали об отдыхе.

Уже подъезжали к опушке, — впереди дорогу вновь обступала заснеженная чаща, — Ёха горестно пробормотал:

— Суеверные мы стали. Просто позор какой-то.

Лит только плечами пожал, — имеются в лесу поляны и заросли, которые лучше стороной обходить. А там, где люди живут, таких мест даже больше. Вообще-то, людей всегда лучше подальше обойти.

В общем, по всему получалось — придется тащить чернявую ведьму до столицы. В трактире бродяжку оставить вряд ли удастся, — народ в Околесьи зажиточный, ухаживать за больной не согласится. Может, это и к лучшему. Лит со своими бойцами-мужчинами к безмолвному присутствию «тени» уже привык, — ходит чернявая сама, вреда не причиняет. Кушает, конечно… как здоровая. Ну да ладно, до Тинтаджа фасоли и жира должно хватить.

Лит аккуратно развесил плащ у камина.

— Иди-иди, — сказал Ёха, не отрываясь от развлечения. Любили они с Малым играться и рожи друг другу корчить. — Ты ж у нас старшина, обязан проверить личный состав.

— Что такое «старшина»?

— Военно-хозяйственный лорд с широкими полномочьями. Вроде десятника в небольшом подразделении.

— Хм. А ты не хочешь сам хозяйственным десятником стать? Я тебе должность охотно уступлю.

— Мне нельзя, — поспешно сказал Ёха. — Я — боевое подразделение. Вот когда в атаку нужно, тогда меня в авангард.

— Когда в атаку —