Дмитрий Емец - Череп со стрелой (СИ)

— Красиво, — сказал Сашка, кивая на розу.

Вадюша самодовольно усмехнулся.

— Да вот, поклонница одна подарила... тайная.. — небрежно уронил он.

Сашка уважительно присвистнул, хотя утром случайно видел, как Вадюша с секатором идет в Зе­леный Лабиринт, где таких роз предостаточно.

— Вы же историю ШНыра хорошо знаете? — спросил Сашка.

Вадюша скромно потупился. Он мог бы ответить на вопрос, кто из шныров 2 августа 1801 года сло­мал себе зуб. При условии, конечно, что это было где—нибудь записано.

— А ШНыр всегда был здесь? Ну, мог он быть не в ШНыре?

Вадюша посмотрел на Сашку с такой снисходи­тельностью, что она почти граничила с хамством:

— Конкретизируй!

— Ну, вот есть ограда, есть охраняющая главная закладка — это ШНыр. А могло вне ограды нахо­диться что—то важное? Не сейчас, а давно? — торо­пливо уточнил Сашка.

Вопрос не насторожил Вадюшу. При всех сво­их тараканах он был далек от подозрительности и житейского любопытства. Он, как ученый, осозна­вал только задокументированные факты. То есть, если где—то в книге было написано «горе», он по­нимал, что это действительно горе, а не морков­ный салат. Если же, к примеру, кто—то плакал, Ва­дюша никак не связывал этого с горем, поскольку историко—архивная характеристика факта пока отсутствовала.

— Далеко или недалеко? — уточнил Вадюша. — Далеко, конечно, много что было! Всякие точки «За­пад», «Север», «Юг».

— А недалеко?

Вадюша понюхал розу:

— А недалеко Копытово! Чего далеко ходить?

— Копытово? А разве оно не новое?

— Здрасьте—подвинься! У первошныров в Копы­тово была кузня!

— Кузня?

— Ну да... А ты думал, первошныры подковы и гвозди по Интернету заказывали? Митяй Желтогла­зый, кстати, часто там работал. Он хороший кузнец был.

— И кузня уцелела? — спросил Сашка.

— Частично. Знаешь барак у автобазы, который никак не снесут?

— Длинный такой?

Вадюша важно поведал, что когда—то в бараке жили бригады, ударно воздвигавшие игольный за­вод — между прочим, стройка была общесоюзного значения, потому что, если нет иголок, солдатам будет нечем пришивать пуговицы и, кроме того, не будет спиц и рыболовных крючков. По частным квартирам рабочих не слишком хотели селить они наспех отстроили себе барак. Так вот его дальняя стена — бывшая стена кузни.

Сообщив это, Вадюша потерял к Сашке интерес и уткнулся в бумаги. Все—таки Сашка был для него слишком живой и исторически незначимый. Сашка уже уходил, когда Вадюша неосторожно подул на деревянный сундук, хранивший в своем вме­стительном чреве взлохмаченные бумажки хозяй­ственного архива. Пыль попала в нос. Вадюша в три приема зачерпнул воздух и страстно изогнулся гиб­кой спинкой.

А—а—а—апч!!! А сейчас к этой стене и близко не сунешься. Ведьмарей вокруг просто толпа. Прокля­тая аллергия! А—а—а—АПЧ!!!

* * *

В тот же день в фотоаппарате Рины, которая име­ла привычку щелкать все подряд, Сашка ухитрил­ся отыскать снимок барака. Вот он, двухэтажный, длинный, со внешними лестницами. Окна второго этажа забиты досками. Сквозь крышу проросли бе­резки. Какая стена была бывшей кузней, Сашка так и не разобрался. Да и что он рассчитывал увидеть на фотографии? Табличку «МЕСТО ДЛЯ ТАЙНОГО РАССТАВАНИЯ С ЗАКЛАДКАМИ» и рядом горящий медью оркестр?

Вечером Кузепыч, всегда искавший доброволь­цев, послал Сашку проверить дальнюю часть огра­ды ШНыра, выходящую на овраг. Ограда поддержи­валась главной закладкой, и ей ничего не грозило, но забором управляли те же физические законы, что и всеми заборами в мире. Весной, когда овраг наполнялся водой, бетонное основание подмыва­лось и, бывало, забор накренялся и падал.

Было уже темно. Деревья стояли в синем подта­явшем снегу. Вокруг стволов темнели углубления, полные воды. Сашка забрался на сосну. Увидел горб холма — там, снаружи, за оврагом. На вершине зо­лотой запятой плясал огонь. У огня он разглядел три или четыре фигуры.

Сашка спустился и пошел вдоль ограды, увязая в снегу. Шорох заставил его оглянуться. За ним, по­вторяя каждое его движение, след в след крался Горшеня. Когда Сашка остановился, остановился и Горшеня. Сашка постоял, надеясь, что Горшеня уй­дет, но гигант только таращился на него, и опять Сашка пошел вдоль забора в сопровождении своего странного пажа.

Вскоре они оказались там, где забор выходил на ручей и овраг. Опасения Кузепыча не подтвер­дились: забор стоял. Упала лишь одна из секций Сашка видел ее торчащее из земли основание. Еще издали в проломе ограды Сашка заметил тень, вот только не знал, человек ли это или, может, что—то другое. Держа ладонь на рукояти шнеппера, Сашка осторожно приблизился. С другой стороны ограды кто—то стоял, скрестив на груди руки, и, не пересту­пая той черты, которая могла стоить ему жизни, за­глядывал внутрь.

Эй! — окликнул Сашка, готовый нырять в снег и стрелять.

Человек не отозвался, но махнул ему рукой. Видя, что в его руке нет оружия, Сашка осторожно приблизился и узнал Гамова. За спиной у него висел тяжелый арбалет, но зачехленный. Едва ли им можно было быстро воспользоваться. Сашке Гамов кивнул, но довольно небрежно, даже не поздоро­вался. Рядом с Гамовым стояла невысокая девушка в коротком, как у аэродромных механиков, полу­шубке и жаловалась, что она хочет рисовать, но у нее мерзнут пальцы.

Когда Сашка подошел, девушка обернулась и из­дала короткое удивленное восклицание. Он узнал ее, это была Фиа.

— О, привет! Как здорово, что ты жива! — радост­но воскликнул Сашка.

— Вы знакомы? — ревниво удивился Гамов.

Сашка заверил его, что знакомы, и в свою оче­редь поинтересовался, что Гамов делает у забора. Гамов успокоил его, что ничего не делает. Просто торчит. Выгнали его на работу, он и ждет, либо по­ка оцепление снимут, либо пока начальство пере­дохнет.

— Не слишком ты любишь свое начальство! — сказал Сашка.

— Поторчи тут вместо меня и люби!

От любви к начальству Гамова Сашка воздержался.

— Ты же был в бегах?

— Отбегался. Амнистия вышла, — кисло ответил Гамов.

Голос у него был простуженный. Еще недавно он уютно грипповал, валялся на диванчике и, смотря по телевизору автогонки, закусывал антибиотики консервированными помидорами. А потом в дверь

постучали и трое до зубов вооруженных берсерков призвали Гамова на антишныровский фронт.

— А отказаться было нельзя?

Гамов усмехнулся:

— Они знали, кого посылать.

Сашка оглянулся и обнаружил, что Горшеня исчез. Или, возможно, слился с деревьями. В любом случае Сашку больше устраивала мысль, что Горшеня за ним больше не следит. Шагом в противо­положную сторону он вышел за ограду и насторо­женно огляделся. Кроме Гамова и Фиа, он никого не увидел. Горящая бочка на холме отсюда была еле заметна. Огонь двоился в наполненном водой овраге, и непонятно было, где он настоящий, а где отражение.

— Вы без берсерков?

— Увы. В полном одиночестве, — подтвердил Гамов. — Берсерки испугались рыбки.

— Какой рыбки?

— Здесь было так холодно прошлой ночью. Берсерк еще курящий попался — совсем нас задымил. Стоишь мерзнешь, слушаешь, как он тебя достает, да еще и курево нюхаешь. Я попросил Фиа вообра­зить рыбку. Просто как лекарство от тоски.

— Это была маленькая печальная рыбка, светя­щаяся в темноте. Мы смотрели на нее, и нам стано­вилось веселее, — сказала Фиа.

Но у рыбки оказался маленький недоста­ток» — уточнил Пимов. — Обнаружилось, что она пожирает стокилограммового берсерка за полторы минуты. А ее чешую не взять даже разрывным наконечником. Вы не слышали криков?

Криков Сашка не слышал. Его больше интересовало, как берсерк очутился в воде.

— Да уж не купаться пошел. Рыба, оказывается еще и ядом плюется. Поднимается к поверхности и брызгает в глаза отравленной струйкой.

Сашка с тревогой оглянулся на овраг.

— Не волнуйся! — успокоил его Гамов. — Рыбки больше нет. Фиа вообразила небольшую ящерицу, которая сожрала ту рыбку.

Сашка представил себе небольшую ящерицу, ко­торая способна одолеть светящуюся рыбку, которая питается стокилограммовыми берсерками.

— И где ящерица?

Гамов грустно поведал, что и с ящерицей воз­никли сложности. Она где—то тут плавает, и поэто­му берсерки сюда не приходят. Сашка задрал голо­ву. В залитых луной тучах мелькала боевая двойка ведьмарей. Крайняя гиела летела у незримой грани­цы ШНыра. Сашка поразился отваге или безумию берсерка: малейшая ошибка — и они с гиелой по­гибнут. Но всадник откидывался в седле, послушная гиела отклоняла полет, и они проходили как по лез­вию бритвы.

— Лучшие у Гая! Меняют их каждые два часа, — сказал Гамов.

— А ты почему без гиелы?

Гамов ответил, что не собирается рисковать Алем. У этих ослов — тут он, наплевав на секрет­ность, ткнул пальцем в лесок между Копытово и бензоколонкой — на двенадцать гиел три кормушки и всего один фургон для обогрева. Клеток нет, ничего нет. Гиелы ярятся, бросаются друг на друга. Одну уже пришлось пристрелить: ей сломали кры­ло. Кости же крыльев у гиел, как у птиц, трубчатые, не срастаются.