Дополненная реальность. Сетевая игра - Алевтина Ивановна Варава
— Павел! Какая приятная встреча! — Он протянул ладонь для пожатия. — Не подумайте дурного, руки у меня чистые. Вот только мыл в общественной уборной.
Пашка без запинки пожал протянутую ладонь.
А Лосев внезапно непривычно смутился. И проговорил, чуть помедлив и как-то заискивающе, с извинением:
— Есть просьба к вам, Павел, если вдруг имеется у вас такая возможность, не могли бы вы приобрести для меня очень много еды, желательно вкусной? — А потом прибавил с опозданием: — Ради бога.
Пашка похолодел. Он… уж не стал ли он пользователем⁈ Только не Лосев…
Пожалуйста, только не Лосев!
Телефон чуть не выскользнул из вспотевших рук. Но бездомный старичок не распознавался, как игрок «Дополненной реальности».
Слава, слава богу!
Над сканом приложухи всплыл перевёрнутый «игрек».
— Если вдруг нет… — начал Лосев.
— С удовольствием! — выпалил Пашка. — С огромным удовольствием!
И, лихорадочно оглядевшись, приметил неподалёку «Макдональдс».
— Пойдёмте туда? Подойдёт?
— Мне всё подойдёт, — заверил старый бомж.
Стоя в небольшой очереди к кассе, Пашка устыдился: человек голодный, а он его сразу в пользователи записывать. Совести никакой нет, сплошная паранойя.
Пашка нагрёб еды столько, что пришлось тащить на уличную веранду в два захода. Лосев очень горячо поблагодарил, прямо-таки с любовью озирая коробочки и бумажные конвертики с картошкой.
— То, что доктор прописал, — улыбнулся он. И добавил: — Слава богу. Благодарю вас, Павел. Вы же составите мне компанию?
Первый чиз Лосев умял с аппетитом, половину порции большой фри — тоже. Потом вздохнул и развернул двойной бургер. Укусил и вскоре запил кока-колой.
Пашка молчал. Ему самому кусок в горло не лез.
Теребя в пальцах ломтик картошки, младший Соколов то изучал принт на коробках, то вскидывал глаза на Лосева. И что говорить? О чём? Как он поможет? Почему при нём на душе становится спокойнее? Это ведь, на самом деле, абсурдно…
А может, вообще ему всё рассказать как есть? Ну посчитает психом — и ладно. Только он, скорее всего, не посчитает. Почему-то так казалось.
Но не могла же треклятая игра иметь в виду нарушение политики конфиденциальности?
А не по фигу ли на неё? Единственное, для чего сраная прилога ещё может реально пригодиться, — это чтобы забыть совсем и напрочь, всё, что наделано. Не хватит баллов на точную корректировку, так врубить полную амнезию. Всяко лучше, чем…
— Ох, — Лосев с видимым усилием взялся за креветки в кляре. — Непросты эти излишества, — вздохнул он. А потом прибавил, словно что-то вспомнив: — Видит бог. А вам знакома зависть, Павел? Не могли бы вы мне о ней рассказать?
Вынырнувший из своих мыслей Пашка удивился.
— Зависть? Ну… в целом так-то знакома. А… что?
— Я вот пробую людям завидовать, — доверительно поделился Лосев, — но получается по большей части сочувствие или радость. Второе приятнее. Но ни то ни другое совершеннейшим образом не подходит.
— Для чего — не подходит?
— Вы, верно, сочтёте меня умалишённым… — протянул Лосев, и, вздохнув, отправил в рот новую креветку, которую принялся с усердием жевать.
— Это навряд ли, — пообещал Пашка. И осторожно сказал: — Я вот сам задания странные выполняю. И мне совет ваш нужен. Так что это скорее вы меня психом посчитаете в итоге. Давайте вы мне расскажете, а потом — я вам?
Лосев проглотил креветку и улыбнулся.
— Ну давайте попробуем, Павел, коли уж вам так угодно. — Пожилой бомж вытер жирные губы салфеткой, хлебнул колы и сказал: — Надобно мне, Павел, грешить и против заповедей библейских идти, чтобы помочь одной почтенной даме. Делаю что могу. Вот богохульствовать стараюсь, прости господи. Съесть поболе чем следует, когда выпадает возможность. Можно бы украсть что, но, как подумаю, что оттого кому-то будет беда, а ведь будет обязательно, рука не поднимается. Решил зависть освоить, как чувство для окружающих безвредное. Но не получается что-то никак.
— А чем… это может кому-то помочь? — моргнул Пашка.
— Вот тут-то самое и оно. Хотите верьте, Павел, хотите нет, но стала мне сниться одна дама.
В это Пашка поверил с лёту. Агния! Старуха Агния взялась донимать Лосева так же, как Лавриков — его и Зинку. И, наверное, паучьей Женьке снится купец-долгожитель. Но чего они все хотят? Лавриков, к примеру, склонял к радостям жизни. И что, Лосев наслушался бабки Агнии и решил много есть? А зависть тут при чём? Очень далёкое от радости, вообще-то, чувство…
— Регулярно так сниться, что ни ночь, — продолжал Лосев, — словно бы на работу ко мне ходит. И говорила первое время всё глупости разные и в целом неправду. И потому я особо её, признаться, не слушал. Точнее, слушать-то слушал, но убедить она меня ни в чём не могла. А дама эта, Павел, — женщина глубоко несчастная, хотя и пыталась попервости хорохориться. Истина же в том, что у бедняжки в тридцать восьмом году сына арестовали за измену Родине. Расстрелять должны были. Тогда-то она и пожертвовала собой, чтобы его спасти едино. И сын у ней выжил, оправдали, и всё потом складывалось в точности, как она хотела.
Первое время, Павел, дама та радовалась безмерно. А потом сомневаться начала, бояться. Чуяла близость неизбежного. Окромя того ещё и пришло ей на ум, что не приносят добра еёные благодеяния. И что от счастия её прочим приходит лихо. Забоялась из-за родных и очень захотела, чтобы те ни с какой чертовщиной более не сталкивались.
Видно, через то её желание и вышло, что в итоге уехала она от них далеко, и всяческие контакты прервала. Уберечь так надеялась. На старости вот тут у нас, в Пензе, поселилась, даже замуж вышла.
И снова кругом неё что бы ни хотела, то и выполнялось. А она боялась, что ни день больше.
Под конец жизни вовсе богомолкой стала, по святым местам чаще ездила, нежели дома бывала. Всё старалась отмолить содеянное.
Только в том-то и соль сделки, что никакое раскаяние уже не спасёт. Вот и мается, бедная, с шестьдесят пятого года. И тут ей, представьте себе, дали на спасение шанс. Я, Павел, представьте себе, оказался очень чистым душой. Мне бы возгордиться хотя бы тем, да не выходит.
Она, дама эта, Агния Ауэзовна, всяко пыталась меня искусить во снах, чего только не выдумывала. А потом отчаялась и правду мне рассказала. Надо было сразу ей так
