Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов
— Нижний пулемет совсем больше нет, мой сидений нет, парашют тоже нет, зато бальшой дырка в заднице есть! — Алибабаич старательно объяснил непонятливому командиру.
Лёха, заметно напрягшись, направил СБшку в сторону Малаги, решив, что домой в Картахену лежит путь аж в триста двадцать километров и с такими повреждениями добираться туда более чем стрёмно. И хотя внутри у него уже зажглось чувство маленькой, но заслуженной победы, он аккуратно лёг на курс аэродрома Малаги, недоумевая, что же такого прилетело стрелку.
После посадки они с Кузьмичем обошли самолёт и застыли в ужасе и изумлении. Как остался жив и сравнительно невредим стрелок оставалось совершенно не понятно.
Зенитный снаряд вынес нижний пулемёт Дегтярёва вместе в люком, снес организованное Лёхой при замене турели металлическое сиденье стрелка, разворотив ему парашют и оторвав при этом приличный клок штанов стрелка.
Бедный Алибабаевич всю обратную дорогу висел над дырой, сверкая задницей прям в бирюзовые воды Средиземного моря.
Удивительно было то, что снаряд не задел критичных органов управления самолётом…
— Да Алибабич! Ясно почему крейсер так резко в разворот лёг! Они же твою голую задница рассмотрели и испугались повторного бомбометания из нее! — высказал общую мысль Кузьмич.
* * *
На завтра залатанный на скорую руку Лёхин самолёт взял курс на родной картахенский аэродром.
Третьего «Браунинга» Лёха раздобыть не сумел, зато ловко разжился на духовно близком ему испанском флоте французским крупнокалиберным «Гочкисом» аж под 13.2 мм пули с ленточным питанием. Правда в силу размеров и общей громоздкости девайса сделать его убирающимся не получилось, да и патронов удалось впихнуть всего сто пятьдесят с небольшим патронов в ленте. И то Лёха соединял единственную ленту аж из десятка стандартных кусков по пятнадцать патронов.
Видок у самолёта с установленным новым пулемётом стал так себе.
Как образно охарактеризовал Кузьмич торчащий снизу фюзеляжа ребристый ствол:
— Торчит ваш пулемёт, как хер у Бобика.
Конец января 1937 года. Городок Лос-Альказарес.
Лёха перевернулся на своей узкой койке, пытаясь найти удобное положение, но мысли настойчиво возвращались к неожиданной проблеме — что делать с золотом, которое свалилось на него словно снег на голову.
Он вспомнил, как в школе на уроках истории обсуждали знаменитую золотую лихорадку и судьбы тех, кто нашёл своё счастье в песке рек, а кто — смерть или безумие. Тогда это казалось далёкой сказкой. Теперь он сам стоял перед выбором: стать героем или…
Поначалу вариант снова сдать золото Кузнецову для передачи в СССР показался Лёхе самым логичным. Однако сразу возник вопрос: какова будет реакция начальника на эту новую партию? И хотя, по мнению Лёхи, Николай Герасимович был более чем вменяемым командиром, предсказать его реакцию на новый заход Лёха бы не рискнул.
«Ну и где же эти чёртовы зелёные человечки, когда они так нужны?» — подумал он, чувствуя нарастающее раздражение. Ему хотелось верить, что те странные существа, которые затолкали его в прошлое с намёками на высшую цель, должны были бы хотя бы подсказать, что делать. Но нет. Только смутные образы и ощущения, словно они нарочно проверяли, насколько далеко он сможет дойти сам.
И куда потом пойдёт это золото, переданное в СССР, оставалось под большим вопросом. Едва ли его пустят на улучшение жизни рабочих и крестьян, как гласили лозунги партии. Пообщавшись с мадридским Орловым и ему подобными, Лёха считал, что куда вероятнее, золото пойдёт на тайные операции или финансирование революций среди чёрных голодранцев в какой-нибудь далёкой Африке. «Или этим генсеки уже позже баловались? С датами я, конечно, плаваю», — подумал он с иронией. А возможно, золото будет просто украдено местными чекистами.
Решение не давалось легко. Совесть зудела, словно давила своим молчаливым укором. Лёха решил, что «зелёные человечки», отправившие его в прошлое, по каким-то своим причинам решили открыть ему финансирование. Для чего — он пока не понимал, и ему ещё предстояло догадаться. Он был уверен, что правильное решение должно быть не только продуманным, но и честным перед самим собой.
— Ладно, хватит рассусоливать, — прошептал он себе. — Коллайдеры, фашисты! Спи, жопа, завтра вылет!
Середина февраля 1937 года. Аликанте.
В середине февраля в Картахене появился какой-то важный советский чин от авиации, видать, по блату исторгнутый из недр наркомата обороны. Приехавший получить награды и заодно поучить испанцев нормировать полёты, и, естественно, нарвался на только что прилетевшего и уставшего как собака Лёху.
Когда московский чин подсчитал общий налёт Лёхиных часов, он схватился за голову и, тыкая в какие-то наставления, заорал, что немедленно отстраняет Лёху от полётов.
— Есть отстраниться от полётов на три дня! — бодро отрапортовал наш герой.
«Отлично!» — порадовался он про себя, завел своего «Россинанта» и быстро свалил с ночёвкой на пару дней в Аликанте, куда должна была приехать по какой-то надобности его разлюбезная Наденька.
Следующий день Лёха гулял по бульвару, пил кофе, смотрел на море и наслаждался прелестями гражданской жизни и Наденьки.
Когда утром третьего дня, Лёха с абсолютно пустыми баллонами и идиотской улыбкой нарисовался на командном пункте аэродрома, то услышал истошный рёв раненного в жопу бегемота за стенкой.
Сделав страшные глаза толкущемуся тут Кузьмичу он услышал ответ:
— Ты туда не ходи, Лёша! Там Иван Царевич отрывает яйца Змею Горынычу без наркоза.
Заглянув в проем двери Лёха застал фантасмагорическую сцену — обычно спокойный и выдержанный Иван Проскуров орал на этого московского придурка:
— Кто тебе позволил своими бумажками тут размахивать! Где Хренов! Ты что ли самолёт пилотировать будешь!
— А ты что лыбишься, Хренов! — начальник заметил счастливо улыбающегося Лёху. — Где ты был! Опять всех местных баб перепортил! Быстро на вылет! Отпуск теперь в следующем году только получишь!
— Никак нет, товарищ начальник! Местных баб не имел, портил только своих, советских! — пропел счастливый Лёха.
Будет ли отпуск ещё или нет — неизвестно, а Наденька со всеми своими прелестями только что была в полном Лёхином распоряжении, да и вообще эти пара дней прошла более чем плодотворно!
Середина февраля 1937 года. Набережная Аликанте.
Серхио Мендоса гулял вдоль набережной Аликанте под руку со своей любимой молодой женой наслаждаясь вечерним бризом с моря. Он был абсолютно счастлив жизнью. В сорок лет получив пост заместителя управляющего отделением Banco Hispano Americano в Аликанте он наконец то перешел к тому, о чем мечтал — в тишине работать с небольшим количеством обеспеченных клиентов. Во время гражданской войны Аликанте предоставлял
