Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая - Алексей Хренов
Даже прикрытие транспортов с грузами, идущих под постоянной угрозой нападения франкистских крейсеров «Балеарс» и «Канариес», вызывало жаркие споры.
— Ну а что ваш хвалёный линкор «Хайм» не может справиться с этими крейсерами? — с ироничной усмешкой бросал Яков Владимирович, когда ему приходилось объяснять Кузнецову нехватку ресурсов и оправдываться за невозможность выделить авиационную поддержку флоту. Видно было, что даже минимальное перераспределение техники требовало от него колоссальных усилий и тонкого баланса между поддержкой разных фронтов.
Дело в том, что настоящее имя республиканского линкора было «Jaime I» («Хайме I»), названный в честь короля Хайме I Арагонского, о чем товарищ Смушкевич был прекрасно осведомлён.
Но в силу присущей национальной любви к подколкам он не мог пройти мимо такой возможности: на иврите выражение «лехаим» (לחיים) означает «за жизнь» и традиционно используется как тост, аналогичный русскому «за здоровье» или английскому «cheers». Пользуясь близким звучанием, Смушкевич не мог удержаться и естественно переименовал линкор в «Хайм».
Но после долгих переговоров и настойчивых просьб Смушкевич всё-таки согласился поддержать флот в его борьбе за проводку судов с поставками из СССР. Он решил выделить временное подкрепление в виде истребителей и поддерживать часть бомбардировщиков в готовности в течение двух-трёх самых критических дней, когда корабли находились в море. Это решение стало настоящим облегчением для Кузнецова, так как поддержка с воздуха могла решить исход любой морской операции. С этой уверенностью командиры знали, что в трудный момент они не останутся без прикрытия и смогут действовать более уверенно.
Когда Лёха услышал новость о том, что Кузнецов и Смушкевич договорились выделить флоту на постоянной основе пять самолётов под командованием Проскурова, он едва ли не подскочил от удивления. Но когда разговоры дошли до того, что эти машины будут использоваться исключительно для борьбы с кораблями мятежников, Лёха просто не выдержал и рассмеялся. Всё это выглядело идеально на бумаге, но, как он всегда считал, «у нас страна Советов, а не страна баранов», и реальность всегда оказывалась куда более непредсказуемой.
Вскоре Кузнецов сам приехал на авиабазу, чтобы провести совещание с лётчиками, разъяснив стратегию. Он с энтузиазмом рисовал перед ними планы:
— Эти машины должны сосредоточиться только на поддержке флота, охотясь на корабли мятежников, — уверенно говорил он. — А самолёты, которые будут выделяться нам временно, мы направим на бомбёжку баз и портов противника, где стоят их суда.
Лёха смотрел на него и чувствовал, что командир искренне верит в то, что говорит. Но опыт подсказывал ему другое: при нехватке самолётов любая подобная договорённость быстро рушится под давлением непредвиденных обстоятельств и срочных нужд.
— Красота, да и только! — с сарказмом сказал Лёха, изображая на лице выражение священного восторга, пока Кузнецов рисовал перед лётчиками планы будущих успехов.
Как ни странно, Лёха оказался прав. Спустя несколько дней стало ясно, что даже эти пять флотских «катюш» использовались не только для охоты на корабли мятежников, как изначально планировалось. Армия, постоянно требующая поддержки, неоднократно просила отправлять самолёты на бомбардировку баз, портов, железнодорожных узлов и других стратегических целей. Флот был вынужден уступать, и задачи, которые на бумаге казались чёткими и последовательными, в реальности быстро превращались в головоломку с постоянным перераспределением ресурсов.
Лёха, наблюдая за этими изменениями, лишь качал головой.
«Как всегда, план хороший, да не для наших условий», — думал он, с улыбкой вспоминая тот день, когда командир обещал чёткое распределение задач.
При нехватке техники приходилось изворачиваться и решать задачи с тем, что было под рукой. Генерал Сиснерос и Смушкевич, несмотря на осознание важности поддержки флота, смогли выделить сухопутную авиацию для бомбардировки Пальмы на Майорке всего один раз. И то это случилось после долгих обсуждений и настойчивых просьб.
Действительность оказалась гораздо прозаичнее, и самого Лёху регулярно припахивали на разведку или бомбёжку позиций мятежников.
14 января 1937 года. 30 миль в море от Малаги.
Лёха нервно шагал вокруг своего любимого самолёта, которому испанцы, дали вполне «душевное» имя — «Катюшка». Он был уверен, что самолёт, если бы мог, отвечал бы ему взаимностью. До сих пор «Катюшка» выручала его, уклонялась от зениток и даже в самых жарких схватках выходила относительно невредимой. Пара десятков мелких попаданий в обшивку были не в счёт.
Но сейчас ему предстоял вылет на атаку вражеских кораблей куда-то в районе Малаги. Дежурный прибежал с донесением и буквально прыгал от нетерпения, торопя Лёху, как будто каждая минута могла решить судьбу войны.
Однако задача оказалась не так проста. Проблема была в вооружении. Весь арсенал Лос-Алькасареса состоял из советских ФАБ-100 — стокилограммовых красавцев, больше подходящих для уничтожения зданий и железно-дорожных станций, чем для ювелирной работы по движущимся кораблям.
Испанские оружейники, всегда приветливые и немного бесшабашные, без вопросов подвесили четыре таких бомбы в бомболюк его «Сбшки».
Но их пришлось подвесить стандартно — вертикально и стабилизаторами вниз. Для атаки наземных целей это было не критично — там можно было полагаться на площадь поражения.
Лёха недавно присутствовал на совещании, где Кузьмич высказался, что эллипс рассеяния это круг, вписанный в квадрат со сторонами два на четыре…
Лёха долго ржал от такого доходчивого определения точности их бомбометания.
Но вот для точного попадания в маневрирующий корабль, который к тому же стреляет в тебя из всего, чего может, такой боезапас вызывал у Лёхи определённые трудности и сомнения
Лёха молча разглядывал своё «оружие возмездия» и пытался прикинуть, как лучше выполнить задание. Бомбардировка с большой высоты похоже была бесполезной, эллипс рассеяния имени Кузьмича был слишком велик., что бы попасть в такую мелкую цель, как двухсотметровый корабль!
Оставался вариант захода на небольшой высоте, но это означало, что его и «Катюшку» накроют все зенитки корабля, да и успеют ли бомбы выйти из бомболюка и развернуться носами вниз…
Подошедший Кузьмич молча встал рядом с Лёхой, сцепив руки за спиной, и вместе с ним уставился на подвешенные бомбы. Тишина тянулась несколько секунд, пока оба размышляли над предстоящей задачей.
— Ну что, Кузьмич, навестим фашистов? — наконец сказал Лёха, кивнув на матовые корпуса бомб. Он попробовал говорить бодро, но в голосе слышалась неуверенность. — Каким макаром думаешь эти крейсера надо бомбить?
Кузьмич почесал щетину, прищурился и ответил,
