Искусство и наука - Джон Рескин
5. Кол, прямая полоса, разделяющая щит пополам, есть просто кусок дерева в частоколе. Он означает или защиту, или загородку.
6. Свая, клинообразное цветное пространство, с направленным вниз острием, изображает то, что мы всегда называем сваей – деревянную часть, вбитую в сырую землю для утверждения фундамента постройки.
7. Угол, квадратное цветное пространство в одном из верхних углов щита, означает краеугольный камень постройки. Происхождение и различное употребление этого слова крайне интересно. Греческое κανϑός, употребляемое Аристотелем в смысле угла глаза, перешло в canto, а затем в cantonus. Французское coin (угол) обыкновенно производят от латинского cuneus; но я не сомневаюсь, что оно есть искаженное canton: средневековое латинское cantonus означает угол, впадину или четырехугольный краеугольный камень. Геральдический canton есть краеугольный камень постройки, а французский cantonnier значит исправитель дороги, потому что при починке дороги главный вопрос в том, чтобы угол или край ее был плотен.
8. Стропила, две полосы, соединенные вверху и составляющие угол (собственно прямой угол), представляют хребет домовой крыши. Эти четыре последние обыкновенные фигуры на гербе представляют четыре главные части жилища: кол – его ограду в пределах данного пространства земли; свая – его фундамент; угол – его стену, а стропила – крышу.
9. Кайма – узкая полоса, окаймляющая контур щита между его краем и центром, очень определенно выражает загородку или укрепление валом. Соотношения этого слова, не менее, чем слова canton, оригинальны и легко запоминаемы. Дюканж цитирует приказ муниципалитета Пиаченци, гласящий, чтобы всегда в таможне, где взимается такса за соль, находился «большой окаймленный диск» – dischus magnus orlatus, т. е. большая доска с ободком, на которой ежедневно помещалась бы свежая соль. Заметьте еще, что слово «диск» употреблялось в Средние века или в смысле доски, или в смысле стола (священный диск есть дискос Святых Даров), и чаще для обозначения стола; отсюда древнегерманский disch, английское dish, французские disner, diner и английское dinner. Из диска вырезанное кольцо становится ободком, представляющим самую простую форму каймы. Само слово orle, я думаю, происходит от древнелатинского ora, от которого уменьшительное orula; первое, может быть, вставлено было просто, чтоб слух удобнее отличал окаймленную вещь orlatus от позолоченной ornatus. Слово это употребляется относительно обшивки платья, ободка короны и любой каймы; причем обыкновенно относится к таким предметам, которые служат для ограждения или защиты, так как защищает то, что внутри каймы; сведенная на узкую полосу, кайма становится тесьмой Tressure[99]. Если у вас есть соверен от 1860 по 1870 год и вы взглянете на доспехи короля в верхнем углу с правой стороны, то увидите шотландского льва внутри тесьмы, украшенной гербовой лилией, что шотландцы сохраняют в память их договора с Карлом Великим.
10. Gyron – треугольное цветное пространство с острием в центре щита, заимствует свое название от древнелатинского gyro, складка, pars vestis quâ laxior fit, et in superiori parte contracta, in largiorem formam in imo se explicat[100]. Геральдическое gyron, однако, имеет также побочное отношение к слову gremium, лоно или недро, и означает собственно главную складку одежды на животе или между колен; складке этой может быть присвоено символическое выражение, как знаку нежности и покровительства. Влияние линий, полученных от мягко падающей драпировки на усиление оттенка благородства действующих лиц, всегда считалось готическими художниками одним из главных элементов рисунка; и две постоянно повторяющиеся фигуры Христа, держащего души в gremium своей одежды, и Мадонны, набрасывающей свой плащ на просящих, имеют, несомненно, такое же значение.
11. Flasque, окрашенное пространство, кончающееся изогнутой линией с каждой стороны щита, происходит от латинского слова flecto[101] и служит доказательством почета, оказанного за успешное посольство. Оно должно принадлежать к числу обыкновенных фигур, но редко встречается в тех группах подлинных гербов, которые я изучал.
12. Saltire[102] изображает надежнейшую форму машин для подъемных стен; оно имеет отчасти такое же значение, как и лестница Скалигеров[103], но будучи обыкновенной фигурой, а не гербом, имеет широкое общее значение успешного подъема, а не простой местной атаки. Как герб, это Андреевский крест.
236. Эти двенадцать форм обыкновенных фигур, или основные цветовые деления щита, изображают символически основание, охрану и возведение дома рыцаря при помощи его христианского мужества и этим символизмом отличаются от всех других военных гербов. Они везде основаны, главным образом, на разделении щита на четыре поля фигурой креста, и история европейского рыцарства есть, безусловно, история связи фамильной чести с христианской верой и доведения этих двух чувств до величайшего энтузиазма при развитом воображении.
Способы этого развития при помощи изящных искусств; заблуждения или падения, вызванные таким превыспренним энтузиазмом; его потухание под влиянием скупости, гордости и сладострастия в период так называемого возрождения; возможность истинного возрождения или реставрации мужества и чистой надежды для христианина в его домашнем быту и промышленности должны составить главный предмет изучения, к которому отныне мне предстоит вести вас. В последующих лекциях я постараюсь показать вам в элементарных формах христианской архитектуры очевидность подобного умственного развития и упадка с X по XVIII столетие; но помните, что степень возможности показать вам истину подобного рода будет зависеть вполне от степени вашей собственной симпатии к тому, что благопристойно и великодушно. Я употребляю оба эти слова обдуманно и определенно, потому что каждое высшее качество искусства состоит или в выражении того, что благопристойно или дисциплинированно в характере, или что ярко и великодушно в силах человеческой жизни.
Не стану говорить о том, что я не опасаюсь встретить в вас достаточно к этому симпатии; хотя обстоятельства, в которые вы поставлены, во многих отношениях тому противоречат.
237. Возвратившись в университет после тридцатилетнего отсутствия, я нашел свободу преподавания значительно расширенной, рвение преподавателей, несомненно, не уменьшилось; насколько я могу судить, и настроение университетской молодежи сделалось лучше, и ее готовность подчиняться всякому здравому мнению стала заметнее, чем в мое время. Печальные скандалы происходили здесь среди нас, скандалы, по моему мнению, в большинстве случаев случайные, вызванные чрезвычайной потребностью в возбуждениях довольно пошлого свойства, в силу нашей тревожной соревновательной работы. В нравах, в общей ответственности за разумность направления и в сознании предоставленных преимуществ, можно ожидать теперь гораздо больше, чем прежде, от студентов Оксфордского университета;
