Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 1
Во-вторых, абсурд (то есть вздор, нелепость) не есть свойство буддизма или даосизма, а скорее симптом, который эти учения выявляют и используют в устранении иллюзий. Абсурд возникает, как правило, в результате того, что человек принимает свои иллюзии за абсолютную, единственно возможную реальность, а потом пытается перекроить мир (внутренний или внешний) так, чтобы не было видно расхождений между тем, что должно происходить согласно его модели мироздания, и тем, что происходит на самом деле.
В-третьих, я думаю, что каждый взрослый человек должен сам для себя решать, в каком направлении двигаться, как и в каких целях использовать различные идеи.
Я стараюсь настолько близко подойти к первоисточникам буддизма и даосизма, насколько это для меня возможно (то есть через чтение многочисленных переводов). Будда сам не оставил после себя письменных документов, сохранились лишь записи его учений, сделанные его последователями. Лао-цзы оставил нам лишь одну краткую (хотя и неизмеримо глубокою) книгу. Так что невозможно заявить с полной уверенностью, что именно Будда или Лао-цзы сказали бы нам по каждому важному вопросу, как бы они приспособили свои учения к обстоятельствам нашего времени, к психологии конкретных людей и социумов. А даже если бы я и могла получить от них прямые указания к действию, все равно это не сняло бы с меня моральной ответственности за мои решения и поступки.
Когда я читаю эти первоисточники, меня трогает и согревает то глубокое сострадание к людям, ко всему живому, которое является движущей силой, сердцем, гонящим кровь по жилам этих текстов. В то же время, я отдаю себе отчет, что это не является гарантией, что эти учения будут использованы в соответствии с намерениями их основоположников.
С одной стороны, можно привести пример Ашоки Великого – индийского императора, который был безжалостным воином-завоевателем, но, познав буддизм, полностью изменил цели и методы своего правления, раскаялся в причиненных им страданиях и приложил огромные усилия, чтобы сделать жизнь людей (да и животных тоже) в своем царстве более счастливой, чтобы исключить страдания.
Но с другой стороны, можно указать на Миямото Мусаси, автора «Книги Пяти Колец», которая стала его наследием. Он тоже был воином-самураем. Книга Пяти Колец – пособие по изучению военного ремесла, в особенности техники фехтования (не как спорта, а как способа убивать и калечить врагов). Его книга основана на принципах философии зен-буддизма. (Зен, кстати говоря, является сплавом буддизма с даосизмом.) Последняя глава «Книги Пяти Колец» – размышление и наставление о «пустоте». Я читала эту книгу (в переводе на английский язык) и не буду скрывать, что была очарована ею точно так же, как я была очарована выставкой классических японских мечей и доспехов, на которой я недавно побывала. Простота и гармоничность формы, красота абсолютной эффективности в сочетании с тем особым бдительным вниманием, которое вызывают у нас вещи, сопряженные с опасностью, волнуют и привлекают. К тому же в кодексе чести самурая, в его идеалах бесстрашия и артистической и философской утонченности есть огромная притягательная сила. Однако, в конечном итоге, и эти молниеподобные мечи, и эта отточенная, как лезвие, книга – орудия, предназначенные для того, чтобы превратить живого человека в кровавый обрубок.
В этом смысле буддизм и даосизм можно сравнить с медициной. Усилия Гиппократа и Флоренс Найтингейл были направлены на облегчения человеческих страданий. Многие врачи и исследователи в области медицины искренне, порой самоотверженно, стараются помочь людям. В то же время, не следует поддаваться иллюзиям об абсолютной непорочности и эффективности медицины. Доктор Менгеле, экспериментировавший на еврейских узниках концентрационных лагерей, и советские психиатры, травившие диссидентов лекарствами, – самые ужасные тому примеры. Существует немало врачей, для кого нажива – главная мотивировка их деятельности. И даже вполне добросовестный и компетентный врач может прописать лечение, идущее во вред конкретному пациенту.
Заключение
Наконец, просуммирую. Пустота – это не значит, что в мире ничего нет или что существование бессмысленно и абсурдно, а значит, что мое построение реальности иллюзорно. Иллюзии возникают в результате естественного процесса упрощения мира, необходимого для того, чтобы вместить его в мое сознание. Без такого упрощения я не смогла бы жить, то есть ориентироваться и действовать. Но если я забываю о том, что это – иллюзии, и начинаю за них цепляться, то я и себе, и окружающим склонна доставлять страдания, без которых вполне можно обойтись. Признавать пустоту иллюзий бывает больно и страшно, а бывает замечательно или забавно, а часто все вместе. Нельзя этим заниматься все время (а то каша в кастрюле подгорает, и приходится дочке завтрак сухим пайком выдавать), но и забывать об этом не следует.
В пустоту без парашюта: Стихи
… И увидела я,
Что одна я иду по дороге
Средь безжизненной роскоши
Яркого зимнего дня.
Горизонт растворился
В морозном сиянии снега,
Солнце в небе застыло
И больше не грело меня.
Небо было таким, как всегда,
Ослепительно синим.
Но оно не дышало,
Промерзнув до самого дна.
И напротив прозрачного,
Оледеневшего солнца,
Не растаявши с ночи,
Недвижно стояла луна.
Воздух замер от холода,
Легкий, сухой и колючий.
Словно купол стеклянный,
Была надо мной тишина.
Только снег под ногами,
Ломаясь, хрустел еле слышно.
И увидела я,
Что иду по дороге одна.
* * * * *
Я стала так сама с собой несхожа,
Что, кажется, и не в родстве с собой.
Я, как змея, свою сменила кожу
И разминулась со своей судьбой.
Забыв про вес цепей, про тяжесть крыльев,
Про преданность незрячую корней,
Я в невесомом, радужном бессилье
Купаюсь в пене праздничных огней.
* * * * *
Как черная вода, прилив печали
Покачивает сердце. Что поделать?
Зародыш расставанья заключен
В моменте первой встречи. Вздохи, слезы –
Все это бесполезно, ни к чему.
Иду по мокрому песку. Вечерний город
Дрожит на сваях отраженных фонарей.
Пустая лодка спит без сновидений,
Скрестив неловко весла на скамье.
* * * * *
Чужих ошибок архивисты,
Мы заблуждений лишены,
На все глядим со стороны
И совестью гордимся чистой.
Избегнув каверзных сетей,
Не сотворив себе кумира,
Мы пустотой латаем дыры,
Зияющие в пустоте.
* * * * *
Боюсь, что недостанет сил забыть
Саднящий вкус отеческого дыма.
В.А.Лейкин
Печаль, обида, горечь правоты –
Все это отпустило, отошло.
Внезапный спазм не исказит черты,
Глубокий вздох не замутнит стекло.
Пускай не свет, не исцеленье боли,
А лишь наркоза тихое «Усни»,
Что ж, пустота – почти покой и воля,
А отрешенность мудрости сродни.
Опыт
На черной линзе телескопа
Свое увидев отраженье,
Не делай выводов поспешных.
Служить своей же тени тенью,
Быть должником своей судьбы,
Готовить хитрую приманку
И крюк для собственной губы,
И путать зеркало и дверь –
Смешно, но как-то без веселья.
Уж ты мне на слово поверь.
* * * * *
Во всех углах клубится пустота,
Колышется в сознании медузой,
Звенит в ушах и не дает вздохнуть.
Теперь не жалуйся – ты выбрала сама:
Перехитрить судьбу, сыграть вничью,
Отвергнуть поражения дары.
* * * * *
Я поднимаюсь по спирали,
А к потолку или к звезде,
Набью ли шишку, в вечность кану,
Иль, направленье перепутав,
В мазутной окажусь воде –
Сейчас понять мне не дано.
Но даже если очевиден
Ответ на это вам давно,
Меня не искушайте знаньем –
С судьбою в торг вступать грешно.
* * * * *
Оставь, оставь… Что было, то прошло.
Что не было, тому уже не сбыться.
Пытаться подсчитать добро и зло –
Напрасный труд.
…Взмывает в небо птица
Над остовом готического храма.
Не здесь, а в Лиссабоне. Не сейчас,
А в памяти. Все остальное – рама,
Стремленье заключить и подровнять
Безмерное.
…Премудрый свинопас,
Который тщится сделать состоянье
На перлах, свиньям брошенных, смешней
И бестолковей всех своих свиней.
Двойник заслуженной награды – подаянье.
В дареной жизни не считают дней.
* * * * *
Нас боги обжигают, как горшки,
И мы вопим, и молимся, и молим.
Но не вольны избавить нас от боли
Из глины слепленные нами же божки.
Поскольку для того, чтоб стать богами,
Они должны пройти сквозь то же пламя.
* * * * *
Ослепший разум следует покорно,
Душе поверив. Недогадливый слепец
