Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 1
Я полагаю, что разные люди, с которыми я взаимодействую в разных контекстах, опишут и оценят меня по-разному. Например, есть ситуации, где я проявляю (как правило) достаточно высокий уровень умственных способностей и познаний, а есть ситуации, где просто поразительно, какая я тупица и невежда (например, за рулем машины). В каких-то ситуациях я веду себя невозмутимо и сдержанно, а в других – откровенно хохочу или впадаю в панику. Реакция разных людей на меня будет очень разной и потому, что они получат очень разных Я.К., и потому, что сами они тоже очень разные и в отношениях со мной играют разные роли.
К тому же, и мое тело, и мой внутренний мир меняются со временем. В конце концов это «я» умрет.
И, конечно же, мое «я» не более и не менее важно, чем все остальные «я», населяющие мир.
Короче, мое «я» существует («я мыслю – значит, существую»), но совсем по-другому, чем мне это представляется, когда я об этом думаю поверхностно, по привычке. «Цепляние» за иллюзорное «я» превращает его в эгоцентричное «Я-Я-Я», сосредоточенное на себе, а значит – неспособное принимать реальность такой, какая она есть, а потому болезненное, страдающее и причиняющее неудобства и даже страдания другим. Я стараюсь с помощью буддизма и даосизма, посредством «прыжков в пустоту» ослабить это цепляние, стряхнуть, хотя бы время от времени, бремя этой иллюзии.
Вышеупомянутая буддийская монахиня Пема Чодрон в своих лекциях «Там, где страшно» сказала: «Отсутствие эго – это, по существу, просто гибкая самоидентификация, которая проявляется в жизни в таких качествах, как любознательность, адаптивность, чувство юмора, легкость и игривость. Это способность смиряться с незнанием и непониманием, даже с незнанием самого себя или других людей» (перевод с английского А. Сливковой – М. Гаятри).
О каменных стенах
Я смотрю на то, как я воспринимаю не только саму себя, но и других людей, скажем, свою дочку. Поскольку она растет «на глазах», я не склонна забывать о том, что она – не статическая «точка», а процесс непрерывного изменения. Но мне все время хочется найти способ сделать ее неуязвимой, гарантировать, что она будет защищена от всех бед и бессмертна (или, по крайней мере, переживет меня).
С одной стороны – это чувство вполне естественно и необходимо. Было бы ужасно, если бы я не испытывала такого желания. И с точки зрения эволюции такое желание вполне логично. С другой стороны, идея, что что-либо может сделать ее неуязвимой и бессмертной – иллюзия. И если я цепляюсь за такую иллюзию, то рискую здорово ей навредить – и психологически, и практически. Мне кажется, что родители иногда уродуют жизнь своим детям именно потому, что они пытаются «вытрясти» из вселенной или из своего чада такие гарантии.
Вообще, желание добиться неоспоримой власти над всем, что может изнутри или снаружи угрожать комфорту и незыблемости привычного «я», вокруг которого вращается привычное «мироздание», – это, по-моему, один из основных двигателей того, что мы склонны называть «человеческим злом». Домашний тиран, избивающий жену и детей, «чтобы знали свое место и не смели...», скупой рыцарь, для которого золото важнее, чем человеческие кровь и слезы, участник толпы, забивающей камнями женщину, обвиненную в непокорности к диктатам семьи или общины, погромщик, инквизитор, опричник, террорист (красный, белый или любой другой расцветки) – все это, на мой взгляд, печальные примеры людей, пытающихся любой ценой заткнуть все щели, из которых дует сквознячок пустоты, сомнения, неопределенности.
Иллюзия возможности существования каких-то гарантий, какой-то внутренней или внешней непоколебимой каменной стены, за которой можно укрыться от страданий и сомнений, – это, по-моему, одно из наиболее фундаментальных заблуждений. Даже самая настоящая каменная стена, в конце концов, может оказаться иллюзией – то есть оказывается, что и за каменной стеной невозможно укрыться так, как этого людям хочется.
Расскажу в этой связи запомнившуюся мне историю. Лет 20 назад мне довелось побывать в Люксембурге. Это очаровательное, кажущееся игрушечным и сказочным маленькое государство в самом центре Европы, в Арденнских горах. Теперь это конфетка для туристов. Но вокруг самого города Люксембурга сохранились очень небольшие участки каменной стены совершенно невероятной толщины. Экскурсовод рассказал, что когда-то весь город был обнесен такой стеной.
Дело в том, что Люксембург построен на скале, окруженной ущельями. Еще в древнеримские времена было ясно, что такую точку легко оборонять и трудно взять боем. Поэтому там с древних времен была крепость. В X веке эти земли были куплены неким Сигфридом, и он решил построить себе там неприступную твердыню. За этим, почти десять веков, повторялась одна и та же история. Город считался неприступным, а потому становился лакомой приманкой для французских и немецких властителей, которым хотелось иметь пресловутую «каменную стену». Город осаждали. Многие такие попытки и впрямь оказывались неудачными, но в конце концов хитростью или с помощью новоявленных военных технологий крепость кому-то удавалось взять. Победитель, доказав на деле, что крепость неуязвимой не является, решал, что это – поправимый изъян, и укреплял ее еще более высокими и мощными стенами.
И вот, к середине XIX века, Люксембург стал городом, в котором практически не было ни солнечного света, ни свежего воздуха (несмотря на то, что вокруг него расстилались потрясающие красотой и свежестью горные виды). В Люксембурге в те времена была высокая смертность от туберкулеза и самоубийств.
В середине XIX века город снова стал яблоком раздора между Францией и Германией. Дело почти докатилось до военных действий, но каким-то образом нашлось дипломатическое решение. Обе стороны согласились, что Люксембург станет нейтральным графством. Я уже не помню, каким образом было решено снести эти каменные стены – было ли это частью договора между Францией и Германией или почином самих жителей города. Так или иначе, эти стены разобрали ценою огромных усилий. В результате город потерял свое стратегическое значение, а также перестал быть для своих жителей мрачным казематом, где они мерли, как мухи.
Погоня за этой фантазией неуязвимости, попытки спрятать от себя тот факт, что желаемое – иллюзорно, часто приводят к абсурдному, безумному поведению и даже к безжалостности по отношению к себе или другим. Никто и ничто никому не может быть на самом деле «каменной стеной». Мы все физически, эмоционально и духовно уязвимы. Единственное, что мы можем предложить себе самим и друг другу – это принятие, неравнодушие, сострадание, посильная помощь.
Иллюзия поэтического перевода
Ранее я процитировала стих из «Дао Дэ Цзин» в переводе Н. и Т.Доброхотовых. Теперь я хочу сказать несколько слов о переводах, поскольку проблема постижения текста через посредников сопряжена в моем сознании с идеями пустоты и иллюзии. Это в особенности касается такого древнего, глубокого, многогранного, поэтичного и предельно сжатого текста, как «Дао Дэ Цзин». Я понимаю – несмотря на то, что я многие годы ориентируюсь на эту книгу как на путеводную звезду, мое соприкосновение с ней является в определенном смысле иллюзией. Я читаю различные переводы и на английский, и на русский языки, и все они разные по тону, по оттенкам содержания, по тому, что выставляется на передний план, а что затушевывается. Поверить в то, что один из этих переводов «правильный», было бы ошибкой. Поверить в то, что мой собственный синтез прочитанного является правильным пониманием, тоже было бы ошибкой. Но и махнуть рукой на всю затею изучения этой книги тоже было бы для меня ошибкой. Остается одновременно сознавать иллюзорность, пустоту моего ориентира и – стремиться к нему.
Пустота как прием
Теперь приведу пример использования концепции пустоты и иллюзии в конкретном физическом контексте. Я занимаюсь Тай Чи. Это вид искусства самозащиты или оздоровительной гимнастики, основанный на концепциях даосизма.
Наш учитель (Мастер) много внимания уделяет идее динамического (свободно перетекающего) баланса между «пустотой» и «наполненностью» в применении к единоборству.
Тут надо сказать пару слов о единоборстве на наших уроках. Цель состоит в том, чтобы испытать результаты собственной практики, а не в том, чтобы нанести повреждения или причинить боль напарнику. Мы не ударяем и не пинаем друг друга. Мы пытаемся сместить напарника, заставить его потерять равновесие, не потеряв при этом своего равновесия.
На данной стадии я понимаю идею применения пустоты и иллюзии так: мой собственный вес, а также вес (сила напарника), которые я «принимаю» в единоборстве, должны быть сосредоточены на одной оси, проходящей от моей «наполненной» руки, то есть той точки моего тела, через которую идет контакт (как правило, это предплечье), и до той точки, где «наполненная», то есть опорная, нога опирается на землю. «Пустая» рука и «пустая» нога соприкасаются с напарником и землей очень легко. Но их функция не менее важна, чем функция «наполненных» конечностей, поскольку «пустые» конечности служат центрами вращения, делают мою ситуацию динамичной. Сместить напарника, особенно если он крупнее и сильнее меня, необходимо не применением моей силы, а применением его силы. Я должна сперва «заманить» его (создать у него иллюзию устойчивости и преимущества вдоль какой-то оси движения), а потом исподволь, быстро и плавно «перетечь» в позицию, где либо его вес и кинетическая энергия, либо внутренняя конфигурация костяка и сухожилий, оказываются в неестественной для него ориентации. В такой ситуации он вынужден либо продолжить начатое им движение, но уже не имея ожидаемого сопротивления, а, значит, и опоры с моей стороны, либо «уступить» мне.
