Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 1

Я в повседневном своем сознательном и подсознательном мышлении о мире представляю себе его разделенным на статичные и отдельные предметы, явления, существа и т. д. Хотя я способна осознать существование зависимостей, взаимодействий и причинно-следственных связей между явлениями, я могу проследить только очень малое число таких связей.

На самом же деле все и вся в мире – это динамические процессы, постоянно находящиеся в течении, в переходе из одного состояния в другое. И, кроме того, каждая частичка взаимодействует в этом своем течении со всеми остальными составляющими частями вселенной. К тому же все, происходящее в данный момент, обусловлено прошлым вселенной. Нет, пожалуй, и это не совсем полное описание. Существование – это непрерывный, единый поток, разделение которого на «капли-объекты», на отдельные «струи-явления», на прошлое, настоящее и будущее кажется мне (когда я вглядываюсь достаточно сосредоточенно и пристально) условностью, сконструированной моим мышлением.

Я полагаю, что дискретизирование, упрощение и даже искажение реальности в нашем восприятии неизбежно. Более того, оно «биологически необходимо», потому что вселенная большая, а мозг человеческий – маленький и приспособленный эволюцией для выживания и продолжения рода, а не для озарения и достижения душевного совершенства. Упрощенная модель реальности позволяет быстро ориентироваться в ситуации и принимать решения, которые, как правило, адекватны целям выживания и продолжения рода в конкретных ситуациях, «предусмотренных» долгим процессом эволюции. (А ситуации, «предусмотренные» эволюцией, это – сцены из жизни охотника-собирателя или даже более древние пласты истории развития человека как вида.) Искажения реальности – это, как правило, результат эмоциональных и подсознательных процессов, в которых, так же, как и в упрощениях, могут быть замешаны инстинкты и даже физиологические рефлексы.

Короче, у всего этого есть эволюционная основа. Так что, полагаю, нет смысла сетовать на наш привычный процесс восприятия мира и реакцию на него.

Однако моя система ценностей «вышла из повиновения» классической эволюции. Выживание и продолжение рода не кажутся мне наивысшим благом. Умиротворенность, душевное совершенствование, мудрость и уменьшение страданий (и моих, и чужих) являются для меня более желанными целями. По крайней мере, так дело обстоит на уровне моего сознательного мышления. И потому я стараюсь всмотреться в свои собственные привычные суждения и реакции, проверить их и оценить с точки зрения своих же высших целей.

Я думаю, нет смысла пытаться в этом эссе рассуждать, правильно это или нет, хорошо или плохо, что у меня такие ценности. Я принимаю их за исходное условие. Я понимаю и признаю, что если у моего читателя другие ценности, то все мои рассуждения покажутся ему безосновательными.

Постараюсь проиллюстрировать некоторые аспекты вышесказанного маленьким примером. У моих родителей с юности была группа близких друзей, с которыми они проводили много времени, когда мы жили в Ленинграде, и с которыми они поддерживают связь и до сей поры. Для меня в детстве эти люди были любимыми дядями и тетями. Я и до сих пор с ними сохраняю теплые отношения. Но среди них был один человек (назову его условно Файнман), к которому я испытывала необъяснимое недоверие, вплоть до неприязни. Даже его имя мне не нравилось. Поскольку он никакими своими поступками не заслуживал такого отношения и поскольку я была ребенком благовоспитанным и вежливым, я не проявляла своих чувств и не говорила ничего своим родителям. Потом моя семья эмигрировала в США, и я Файнмана много лет не видела.

Но вот в какой-то момент, когда я уже была взрослой замужней женщиной, мои родители с радостью объявили, что Файнман с женой и детьми тоже эмигрировал и поселился в соседнем штате, так что мы сможем с ними видеться. Я опять испытала безотчетное чувство неудовольствия и тревоги, чего на этот раз от родителей не скрыла. Они изумились моей реакции, поскольку они Файнмана знали многие десятилетия и питали к нему самые теплые чувства. Наконец мама вспомнила такой эпизод. Когда я была совсем маленькой, Файнман сказал мне «Я Бармалей, я ем маленьких детей» и стал за мной гоняться, а я от него с визгом убегала. Он думал, что я с ним играю, что мне весело (ведь маленькие дети действительно часто с восторгом играют в «игры-страшилки»). Но мои родители поняли, что я не на шутку испугалась. Они попросили его прекратить эту игру, что он и сделал. Надо сказать, что я этот эпизод не помнила, и даже когда мама мне о нем рассказала, эта сцена в моей памяти не всплыла. Однако мне этот случай показался достаточно убедительным объяснением моего недоверия к этому человеку.

Я не скажу, что мое отношение к Файнману тут же изменилось. Но я стала к нему присматриваться и пришла к выводу, что он действительно доброжелательный, милый и интеллигентный человек. Теперь я просто диву даюсь, вспоминая свою давнишнюю неприязнь к нему. Впрочем, с точки зрения эволюции, при встрече с потенциальным Бармалеем есть смысл не пытаться выяснить, какова реальность на самом деле, а брать ноги в руки. И раз записав кого-то в Бармалеи, проще и надежнее и дальше избегать этого человека, а не пересматривать всякий раз свое решение заново.

Вообще, действительность нередко удивляет меня и в большом, и в малом, оказывается совсем иной, чем мне представлялось. Такое расхождение между тем, что мне кажется, чего я ожидаю, и тем, что происходит на самом деле, я наблюдаю не только во внешнем мире, но даже и внутри себя. Независимо от того, какие эмоции (радость, страх, горе или просто интерес и любопытство) вызывают у меня конкретные обстоятельства этого расхождения, само ощущение удивления или шока я воспринимаю как «соприкосновение с пустотой».

Мне кажется, что это мое стремление осознать реальность ближе к тому, какая она есть, по возможности «поймать с поличным» иллюзии и искажения и ослабить их хватку, вполне созвучны с ключевыми стремлениями и буддизма, и даосизма.

Отличие моего взгляда от того, что мне приходилось читать и слышать, состоит в том, что возникновение искажений и иллюзий кажется мне не ошибкой, не неисправностью, а одновременно и неизбежным побочным эффектом, и даже частью «механизма», самого эволюционного процесса формирования человека.

Вообще-то, вопрос о том, откуда берутся наши иллюзии, наши понятия, которые кажутся нам столь очевидно-твердыми, а на деле оказываются «пустыми», – это, на мой взгляд, вопрос второстепенный. Поэтому мне не мешает разница между тем, как я объясняю сама себе возникновение этих явлений, и тем, как это объясняют «традиционные» буддисты. В Дао дэ Цзин я вообще не вижу попыток объяснить, почему мир и люди такие, какие они есть. Но и это мне не мешает. Я с почтением, восхищением и охотой учусь и у буддизма, и у даосизма тому, как двигаться к этим своим высшим ценностям. Да это и не удивительно – ведь само определение этих ценностей я для себя сформировала под влиянием этих учений.

Теперь перейду к самой практике «прыжков в пустоту».

Я и мое имя

Начну с понятия собственного «я». Когда я мыслю привычными категориями, «вскользь», то я воспринимаю собственное «я» как нечто, находящееся в уникальных отношениях с вселенной. То есть «я» – это нечто, радикально отличное от всего и всех, что «не я». Это «я» представляется чем-то, в центре своем неизменным и неизменяемым. И мне кажется очень важным сделать так, чтобы это «я» заслуживало и получало внимание и одобрение со стороны окружающих, а также выполняло бы свои обязанности в мире, заслуживало бы своего собственного одобрения.

 Но когда я начинаю всматриваться повнимательнее, то вижу и ощущаю, что на самом деле такое «я» – иллюзия. У меня нету даже единственного, неизменного имени. Как ко мне обращаются, как я представляюсь, зависит от контекста. Вот для читателей я – Я.К. Подруги Тата и Кира ко мне обращаются по прозвищу. Для дочки я – то американская “mommy” , то русская «мамушка». В особо официальных рабочих ситуациях меня представляют как «доктора» и произносят мою фамилию на американский манер и т.д. И мой внутренний дискурс не однороден. Я думаю то по-русски, то по-английски, а то на какой-то смеси слов и бессловесных ощущений. И в зависимости от «формы» – от того, какую роль я играю, на какое имя откликаюсь, на каком языке думаю, меняется и мое «содержание»: мой взгляд на вещи, мои способности, даже мои эмоциональные реакции. Эти изменения не всегда радикальны, но для меня заметны.

Я полагаю, что разные люди, с которыми я взаимодействую в разных контекстах, опишут и оценят меня по-разному. Например, есть ситуации, где я проявляю (как правило) достаточно высокий уровень умственных способностей и познаний, а есть ситуации, где просто поразительно, какая я тупица и невежда (например, за рулем машины). В каких-то ситуациях я веду себя невозмутимо и сдержанно, а в других – откровенно хохочу или впадаю в панику. Реакция разных людей на меня будет очень разной и потому, что они получат очень разных Я.К., и потому, что сами они тоже очень разные и в отношениях со мной играют разные роли.