Кодекс Императора II - Виктор Молотов
— Ты же на все вопросы отвечала?
— Конечно, но не всегда правдиво. Зато я делала очень честные глаза, — Алина захлопала ресницами и широко улыбнулась.
— Менталисты были?
— Один был.
Обычно менталист находится где-то рядом. Он проходит мимо, чтобы засечь, говорят в этот момент правду или нет. Потом уже по времени сравнивают, какие вопросы задавались, чтобы понять, где была сказана правда, а где ложь. При использовании менталистов главное, чтобы их не засекли, и с этой задачей австрийская сторона явно не справилась.
— И какие выводы он сделает?
— И дальше будет думать, что мы с вами спим. А потому вы везде и таскаете меня с собой.
— Жизнь все-таки интересная штука, значит, в будущем тебя будут чаще пытаться устранить.
— Да-да-да, — довольно закивала она.
Любовниц часто очень недооценивают по рискам. Многие считают, что это прибыльная профессия, и девушки часто соглашаются на подобное, не понимая, что за этим стоит. На самом же деле это очень травмоопасно. Любовниц устраняют постоянно.
Вот перед серьезными переговорами, если ты убьешь жену, то будет настоящая трагедия, серьезное разбирательство, наказание виновных. Убей любовницу, и остальные не поймут, если ты поступишь подобным образом. А когда любовницами являются служанками, они максимально подвержены устранению.
— Мой самолёт всё ещё на месте? — спрашиваю я.
— Да, Григорий не смог на нем улететь.
— А мы сможем?
— Конечно, мы улетим.
Через полчаса машина прибыла прямо к взлетной полосе в австрийском аэропорту.
— Ладно, мы уже приехали, выходим, — говорю я.
Мы вышли из автомобиля и пошли прямо к трапу, который вел к моему самолету. Попутно я сказала Алине:
— Кстати, я недавно услышал, что было покушение на младшего Разумовского.
— Ой, там не покушение, там скорее пытались прощупать почву. Думаю, он вам сам всё расскажет. Но ничего серьезного.
— Ладно, прилетим и разберемся.
Мы зашли в самолет и заняли свои места. А я был невероятно рад тому, что мы возвращаемся домой… как никак сейчас там происходит самое интересное, и не хочется пропускать ни дня.
* * *
Сегодня Григорий ругался с начальником аэропорта. Цесаревичу повезло, что этот человек знал русский язык и вообще мог ему ответить.
— Дайте мне другой самолет! — требовал Григорий.
— Мы не можем. Уже шесть самолетов вам предоставили, мы больше не можем срывать рейсы. Попросите личные борта у других аристократов, может быть их суда будут более надежны, — спокойно ответил мужчина с густыми усами.
— Уже присылали, та же самая история! Может, это в вашем аэропорту происходит диверсия?
— Мы трижды проверяли весь персонал. Четыре раза меняли предоставляемые вам команды. Но история повторяется. Уверяю вас, дело не в нашем аэропорту.
— В таком случае предоставьте другой самолет! — Григорий не терял надежду вернуться в столицу.
— Прошу прощения, но мы уже сделали все, что могли, Ваше Высочество.
Начальник австрийского аэропорта удалился, оставив Григория с его помощником и охраной. Цесаревич грозно посмотрел ему вслед, но больше аргументов у него не было, на австрийскую было не так просто подействовать, как на своих сограждан.
— Это какой-то бред, почему я не могу покинуть эту страну? — обратился цесаревич к помощнику.
— Господин, может мы попробуем наземный транспорт?
— Я не хочу наземный. Я прилетел сюда, как важный человек, и хочу улететь таким же образом!
— Вам бы уже в империи появится…
— Думаешь, я сам этого не понимаю?
— Понимаете…
— Тогда в чем суть⁈ Я уже сказал, что хочу улететь, и не успокоюсь, пока мне не предоставят нормальный самолет.
Помощник кивнул — ему больше нечего было ответить.
При всех своих качествах Григорий Романов не любил длительные поездки. Они казались ему скучными и утомительными, поэтому он предпочитал путешествовать на самолетах. И одна мысль о том, что все-таки придется возвращаться в столицу на наземном транспорте, не давала ему покоя. Он лучше посидит несколько дней здесь, пока не найдется нормальное воздушное судно, нежели будет трястись в дороге.
Григорий спустился в холл аэропорта, и оттуда увидел, как его младший брат в сопровождении своей охраны проходит в вип-зал.
— Ну, братишка, давай, — усмехнулся он.
Цесаревич подошел поближе, чтобы увидеть, как брат поднимается по трапу и садится в самолет и улетает.
— Удачи, — говорит он, оскалившись.
Григорий под предлогом смертной казни велел всему персоналу самолета не говорить о том, что цесаревич пытался на нем улететь. Он заплатил техникам много денег, чтобы те подделали документы об исправности самолета.
— Надеетесь, что упадет? — спрашивает помощник у Григория, смотрящего на поднимающийся все выше и выше самолет.
— Нет, скорее всего, он также вернется обратно.
На это Григорий и рассчитывал. Он даже посоветовал Федору вернуться обратно и надеется, что старший брат послушается. Григорий сказал ему, что Дмитрий здесь застрянет, и очень скоро история с самолетом должна повториться.
Также он попросил Вороновых помешать младшему брату отсюда улететь, и цесаревич был уверен, что с этим они справятся. Единственное, что они не смогли — это прислать исправный борт, два самолета, которые они отправили, также сломались в небе!
Когда Федор вернется, скорее всего у него случится конфликт с Кутузовым — на это Григорий надеется. Возможно, брат или младший Разумовский пострадает — Григория устроит любой вариант.
Цесаревич смотрит в небо… И его смущает, что самолет слишком долго летит.
— Было сообщение о неисправности? — спрашивает он у помощника.
— Нет, господин, — отвечает он, проверив сообщения на телефоне.
Григорий продолжил ждать. Но желанное оповещение не пришло ни через час, ни через полтора.
А через два часа телефон Григория завибрировал уведомлением: «Дмитрий пересек воздушное пространство Российской империи».
Григорий сжал телефон в руке, едва не раздавив крепкое устройство. Тяжело выдохнул… И от злости пнул стоящую рядом мусорку.
— Как⁈ — прокричал он.
Но ответа не получил… Как и отправного самолета.
* * *
— Господин, случилось происшествие. Надо срочно реагировать, — говорит мне Алина и передает планшет.
Хотел, называется, поспать в полете… А не выйдет. Как ни крути, государственные дела я всегда ставил выше своих интересов, так меня воспитали в первый раз — такой характер у меня сложился, и его я пронес через множество жизней, мало что меняя. Мог бы, но не хотел. Меня полностью устраивало то, каким я стал.
На
