Дима - o f2ea2a4db566d77d

виду будто какавшего прямо на качелях, участковый не заметил. Зато внимание Яши

привлекла высоченная, старая осина, склонившаяся над площадкой, точнее – чёрный разрыв

на её стволе. Одна из мясистых ветвей надломилась у основания. Участковый решил совсем

её оторвать, чтобы она не упала на детей. Недолго думая, он обхватил ствол осины руками и

стал карабкаться на дерево.

Примерно в тот момент, когда Яша добрался до нужного места, а Илья достиг в своих

размышлениях небывалых высот, а Вика, следившая за кульминацией матча, стала от

напряжения долбить кулаками по дивану – банки со сгущённым молоком в полностью

выпарившейся кастрюле накалились как раз настолько, чтобы взорваться. И они рванули.

Мощный хлопок за стенкой. Короткий вскрик «Хуйк!», и тут же – звук крякнувшей и

бухнувшейся оземь ветки дерева. И следом – отдаляющийся, протяжённый возглас

«Срааааааааа!», резко, впрочем, оборвавшийся. Когда через двадцать минут Илья и Вика

пили чай на веранде в компании нового знакомого, а сгущёнка свешивалась сталактитами с

потолка их кухни, ребятам удалось точно восстановить ход событий.

Взрывной волной крышку кастрюли выплюнуло из распахнутого окна, и, подобно

запущенному в полёт диску фрисби, она угодила Яше прямо в затылок. От неожиданности

участковый потерял равновесие, ухватился, не разобрав, за мёртвую ветку дерева и

грохнулся вместе с ней на детскую площадку. По иронии судьбы – как раз на другую

сторону качелей, занятых только-только вернувшимся из забытья Ильёй. Когда 80-

килограмовый Яша, сгруппировавшись, шмякнулся на противоположный конец

перекладины, худосочный Илья, напротив, взмыл в воздух – с тем самым протяжным и

жалобным криком «Срааааааааа!», в иных обстоятельствах, конечно, ему не свойственным.

Недолгий полёт и крик юноши оборвались на разлапистой ели.

Молодые люди, к счастью, ничего себе не повредили. Вика встретила их на крыльце – в

руках держала бутерброд, намазанный густым слоем недоваренной сгущёнки, которую она

собрала прямо со стены кухни. Так эти трое и познакомились. Бывшие москвичи, зачем-то

сбежавшие в карельскую глушь, они невольно почувствовали своё родство и с тех пор

держались рядом.

Ветхое крыльцо потрещало, потрещало и успокоилось.

- Классно, что вы пришли! – Яков провёл Вику и Илью в комнату, где уже сидела

Орвокки. Она приветливо кивнула гостям и представилась, Илья вежливо поздоровался в

ответ, Вика же блондинку проигнорировала и сохранила молчание.

-

Хотите чего-нибудь? Чай-кофе?

- Ой, мы только что позавтракали, не беспокойся, Яш, - Илья замахал руками и отступил

назад, совершенно случайно оказавшись как раз в том углу, где были навалены тетради

Серебрякова.

-

Сразу видно – учёный, - засмеялся Яков. – Мне даже объяснять не пришлось, а ты уже

бросаешься работать.

-

Я?.. – Илья не понял шутки и растерянно улыбнулся.

-

Да вы сядьте сначала!

Пока гости рассаживались, Орвокки подошла вплотную к участковому и шепнула:

- Я тогда пойду, не буду вам мешать, и у меня дело. Спасибо, что выслушали.

Орвокки и Яша тихо говорили на пороге комнаты, а Вика, до того момента ко всему

безразличная, вдруг обратила внимание на руки блондинки. На предплечья Орвокки,

усыпанные комариными укусами. Она пригляделась внимательнее и сразу обнаружила следы

укусов в других местах, в основном на руках, шее и лице девушки.

Тем временем блондинка попрощалась разом со всеми и ушла.

-

Чего это она такая закусанная? – сходу спросила Вика у участкового.

-

Да сам не понял. Вроде аллергия…

94

На лице Вики ясно читалось, что таким ответом она не удовлетворена.

-

Короче, так, ребят, - бодро приступил Яша. – Тут бы материалы кое-какие разобрать.

Илья, ты у нас, помнится, кандидат наук, может, согласишься. Или даже заинтересуешься…

- Вы тут сами разберётесь, - неожиданно бросила Вика, после чего сорвалась со своего

места и быстро выскочила из дома.

Илья в недоумении приподнялся с кресла. То ли хотел крикнуть что-то вслед убежавшей

подруге, то ли собирался последовать за ней. Даже рот приоткрыл. Но затем, странно дёрнув

головой, сел обратно на своё место и молча уставился в пол.

Насколько Илья мог судить по изученным за несколько часов материалам, Серебряков

предпринял своего рода попытку сравнительного анализа всех изданных в России азбук,

включая советские, дореволюционные и новейшие российские издания. Собирал ли он этот

материал для научной работы или ради собственного развлечения, понять было невозможно.

Также его увлекала тема Зимней войны – советско-финской войны 1939-1940 годов – но

записей, касающихся этого вопроса, в серебряковских тетрадях оказалось гораздо больше, и

Илья, сам филолог, решил пока сконцентрироваться на азбучных реестрах.

Почерк аккуратный, ровный – ветеран, судя по всему, был чистюлей, хотя не без

эксцентричностей. Порой во время чтения у Ильи даже возникало ощущение, что перед ним

настоящие записки сумасшедшего. Так, например, описывая рукописную «Азбуку в

научение младым детям» 1643 года, Серебряков вдруг начал материться – всё тем же

аккуратным и ровным почерком записал все свои сквернословия в тетрадь, на что у него

ушло четыре небольших абзаца. Возможно, в тот момент он находился в библиотеке, не мог

ругаться вслух, так что предпочёл вписать всё в собственный конспект. Причиной его

раздражения, как решил Илья, явилась сама азбука, написанная церковно-славянским –

красивой, но совершенно не понятной для непосвящённого чернильной вязью.

Поначалу Серебряков пытался воспроизводить куски вязи в своих записях, но, должно

быть, отчаявшись, разразился потоком матерщины. За этим следовали жалобы старика на

какой-то заговор – мол, азбука специально такая непонятная, чтобы он не сумел раскрыть её

тайны, что в этом замешаны определённые люди и в следующий раз надо попасть в

библиотеку незаметно. В конце ветеран также клялся раскрыть заговор и написал что-то

совсем невнятное о единственной иллюстрации этой азбуки – изображении то ли звезды, то

ли солнца с человечьим ликом.

Иллюстрациям в азбуках Серебряков, похоже, приписывал особую роль. Основная часть

его записей как раз и состояла из специфических описаний азбук, – старик кропотливо

перечислял иллюстрации, символизировавшие буквы алфавита в каждом конкретном

букваре. Выглядело это так:

Добужинский М. Весёлая азбука. Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1925.

А → акробат

Б → бабочка

В → водолаз

Г → градусник

Д → добрый слон (с котёнком на хоботе и лейкой)

Е/Ё → ёжик в ермолке

Ж → живописец

З → злая птичка (обделала шляпку)

И → изобретатель

Й → отсутствует

К → конькобежец

и так далее

95

Иногда реестры сопровождались особыми комментариями и пометками ветерана, в случае

азбуки Добужинского, например, шли вопросы: «Первый год за границей?» (видимо,

Серебрякова интересовало, где находился Добужинский, когда вышла его азбука, ведь в 1924

году он уехал из России) и «Посвятил рисунки Валерику. Сыну?». Рядом с перечнями

иллюстраций или после них неизменно оказывалось что-то вроде шкалы баллов, они

выставлялись за сокращениями, и хотя Илья долго не мог их расшифровать, он сразу

догадался, что они представляют собой категории, которыми Серебряков оперировал в своём

исследовании. Азбуке 1972 года (составители: Янковская, Воскресенская; художники:

Гагаркина, Викторова) соответствовала такая шкала:

соц. а. → 10

дет. м. → 10

дух. а. → ?

абстр. → 2

акт. в. → 3

мист. → 0

Илья не ошибся. В некоторых местах Серебряков писал слова полностью, так что

расшифровать, в конце концов, удалось все сокращения. Получалось, что старик выставлял

каждой азбуке баллы по следующим критериям: социальная адаптация; детский мир;

духовная активация; абстрактное мышление; активация воображения; мистические

настроения. Но присутствовал ещё один аспект, особенно интересовавший ветерана. Он

внимательно следил, наличествуют ли в азбуках отсылки к «животному миру» или – другое

часто используемое им слово – «живности». Например, азбука Янковской и Воскресенской

сопровождалась следующими комментариями: «Животный мир – 50% (чаще живность в

быту + сказоч. персонажи), на обложке – живность + дети».