Дима - o f2ea2a4db566d77d
«То есть Илья уверен, что Вика не полюбит человека слабее неё. А при чём здесь
презрение?»
«Это то же самое. Он вынужден презирать её для того, чтобы оправдать самого себя.
Параллельно с желанием заслужить любовь Вики в нём запущены процессы неприятия
самого себя, а заглушить их он может, только самоутверждаясь таким образом – защитная
реакция. Это природа любого высокомерия. Получается такой замкнутый круг»
«Ну как здесь вообще отделить любовь от самоутверждения?»
«Мы всегда будет натыкаться на такие вопросы, потому что остаёмся на поверхности
изучаемых реакций и поведения. Самый яркий пример – Вика. Положим, у нас есть
технические возможности видеть немного глубже. Но в обычных условиях, при
непосредственном общении людей, судить друг о друге они могут только по конкретным
действиям и высказываниям. Всё. Дальше любое предположение, что за человек перед
тобой, остаётся не более чем предположением. И Вика, например, своим поведением
доводит это до полного абсурда. Потому что она вообще не даёт никакого материала – даже
для предположений. Это сама непроницаемость. У нас с вами есть возможность копнуть чуть
глубже – аппаратура позволяет. И да, мы видим, что, как и большинство девушек, выросших
в детском доме, Вика мечтает создать семью, к этому направлены все её мысли. Она не
утеряла ни душевной теплоты, ни умения любить. Но насколько всё это неочевидно со
стороны – на взгляд человека, который никогда не двинется дальше того, что Вика сама
посчитает нужным сказать о себе или покажет в действии. А до тех пор никто, включая
Илью, не узнает, какие сложности она испытывает с социальной адаптацией. Как тяжело ей
было обрести самостоятельность, научиться жить своими силами и средствами, ведь Вика
привыкла к тому, что в детском доме обеспечивают всем необходимым. Как плохо она
разбирается в людях, как легко её обмануть, как она торопилась, желая обрести любовь,
слишком торопилась»
«И всего этого никто никогда не узнает…»
89
«Да. Простите мне такое эмоциональное отступление, но сейчас я могу сравнивать, и от
этого обычная человеческая коммуникация предстаёт в ещё более драматичном свете. Это у
нас есть такая техника, мы заглядываем внутрь. Но за пределами этого кабинета люди не
знают и не могут знать друг о друге ровным счётом ничего. Только наблюдения, только
предположения. И граница одного человека, за которую никогда не переступит никто
другой»
«Но вы считаете, что даже с этой аппаратурой мы не продвигаемся дальше поверхности?»
«Вы спрашиваете, могли ли они совершить убийство. Всё, к чему мы на самом деле
получили доступ – это только эмоции, психологические механизмы, воспоминания, но какая-
то глубинная суть от нас по-прежнему ускользает. Мог ли Борис совершить убийство? Да,
мог. Но откуда пришла сама эта возможность? И что она такое? Даже самые
сверхчувствительные программы этого не улавливают. Мы не внутри. Мы всё так же за
дверью»
- Кто-то за мной следит, - призналась Орвокки участковому на следующее утро.
Они говорили в доме покойного Алексея Дмитриевича Серебрякова, ветерана Великой
Отечественной войны, два года назад пытавшегося кончить жизнь самоубийством на
парижском бульваре Инвалидов. Дерзнул Серебряков неудачно, но, тем не менее, скончался
позже в больнице. Родом он был из Карелии и жил как раз в Анонниеми, о чём Яша узнал
заранее, ещё перед тем, как занять должность местного участкового. «Близость к дому
таинственно погибшего ветерана и стала основной причиной, побудившей Якова принять
такое решение. Он тайно надеется разгадать то происшествие. Пока же, однако, Яков не
продвинулся в своём расследовании ни на шаг, как, впрочем, и в другом – по делу бобров».
Наследники Серебрякова так и не объявились, на имущество ветерана никто не притязал.
Участковый получил доступ в его дом и собирался изучить архив старика – несколько кип
тетрадей.
-
Подробнее, - нахмурив брови, попросил Яша.
- Вчера уже в Вяртсиля такое чувство, что кто-то прячется и смотрит на меня. Из-за
деревьев… и на улицах… из-за углов домов в городе… Кто-то очень юркий. И сегодня,
когда я ехала в Анонниеми, это повторилось.
-
Вы видели этого человека?
-
Не успевала.
-
Мужчина? Женщина?
-
Не знаю. Я даже не уверена, правда ли это.
- Но началось всё вчера после того, как мы вернулись из Пиенисуо?
- Да. Сразу после того, как мы расстались с вами на автобусной остановке.
- И вы хотите написать заявление? – скептически поинтересовался участковый.
- Нет, конечно. Это же только моё ощущение, никакой конкретности. Но мне не по себе.
К тому же вчера я заметила… - девушка вдруг запнулась и не договорила.
-
Что заметили?
-
Нет-нет, ничего.
-
По-моему, вы хотели что-то сказать, но почему-то передумали.
-
Это неважно. Ничего особенного, поверьте…
Молодые люди сидели в полупустой комнате серебряковской избы – юноша спиной к окну
и утреннему свету, как будто на профессиональный манер, а утренняя гостья – напротив
него, чуть потянись через стол и дотронешься. Но он не тянулся. Орвокки с ним не
кокетничала и никаких особых видов, похоже, на Яшу не имела, хотя это делало её только
желанней. Орвокки была из тех редких девушек, в которых чувственность спокойно
уживается с детскостью, всё мужское население Вяртсиля наверняка уже о ней прознало, и
неудивительно, что кто-то теперь за ней следил. Даже этим утром она ничуть не утеряла
своей привлекательности, хотя явно не выспалась и не успела вымыть голову, а её пухлые
90
руки и частично лицо усыпали красные пупырышки разной величины – то ли кожная
аллергия, то ли комариные укусы. Яша, конечно, с сочувствием уточнил, что такое с ней
стряслось, но Орвокки лишь безразлично махнула поражённой рукой и ещё во время их
разговора иногда равнодушно почёсывалась.
Она знала о Якове гораздо больше, чем он предполагал. Сейчас исподтишка наблюдала за
ним и по старой привычке мысленно перебирала вопросы, ответить на которые вряд ли бы
кто-то сумел. Почему некоторые люди хранят верность прошлому, а другие склонны
прошлое переосмыслять и охотно с ним расстаются? Как так получается, что одни обладают
талантом видоизменять прошлое по собственному желанию, а другие считают подобный дар
хвастовством или даже магией, привычные к тому, что прошлое формирует настоящее, но не
наоборот? Что за сила понуждает людей решать однажды, что их ценности наконец
окончательно сформировались и учиться больше нечему, и отчего иные, наоборот, никак не
угомоняться? Как, в какой момент жизни, по каким причинам один вдруг начинает с
постоянством искать вину в себе, а другой – винить окружающих?
- А что это за тетради? – только лишь и спросила девушка вслух, кивнув на сваленные в
углу многочисленные блокноты.
- Здесь раньше жил ветеран. Собственно, этот дом ему и принадлежал. Он погиб при
трагических обстоятельствах и вот оставил после себя записи, - объяснил Яша.
-
О чём?
- Там много буковок. Вроде о советско-финской войне. Сейчас как раз должны зайти
мои знакомые, я хочу попросить их покопаться в этих материалах, вдруг они представляют
какую-то ценность.
- А что случилось с ветераном? Что такое трагическое?
-
Он покончил жизнь самоубийством. Это непонятная история…
-
Почему непонятная?
- Старик вскрыл себе вены прямо на улице. Перед всеми. Записки с объяснением не
оставил…
- Может, он был слишком стар и уже не отвечал за свои действия?
Яша пожал плечами и промолчал. «Он спрашивает себя, что должно произойти с
человеком, чтобы тот перестал отвечать за свои действия? И если человек не отвечает за
свои действия, является ли он в этот момент человеком? Как будто мысленная привычка
Орвокки оказалась заразной».
- Иногда причина событий на поверхности, и копать глубоко не надо, - продолжила тем
временем девушка. – Иногда так бывает.
Тут вдруг затрещало ветхое крыльцо серебряковского дома, и кто-то громко постучал в
дверь, отчего молодые люди одновременно вздрогнули. Яша отправился встречать новых
гостей, а Орвокки зачесалась сильнее.
Шишка смирно лежала на столе и немного подтекала тенью с бочка.
Илья и Вика склонились над ней в раздумьях. Записки с разъясняющим текстом в коробке
и на крыльце не оказалось, а пожилая супружеская пара из Финляндии, снимавшая в доме
