Короткие истории - Леонид Хлямин
Государство должно отмереть. Или пусть это будут другие государства, иные, построенные не на основе средневекового понятия о народе и нации, а на основе современного – на основе интересов людей, их деяний. Пусть образуются также поздненациональные государства тех, кто этого давно желает, пусть наконец отделятся баски, пусть образуется Курдистан, пусть другие народы и народности образуют свои государственные образования, которые давно хотели создать и никак не могли, им не давали это сделать своими санкциями всякие НАТО, ООН, мировые корпорации, те государства, на чьей территории они находятся, эти народы, желающие объединения так много веков. Хотят не искусственного объединения кем-то, и в составе какого-то народа, заметьте, а хотят сами – это их всеобщая инициатива.
В будущем нужны другие формы государственности. Возможно ли государство анархистов? Считаю, да, возможно, так как современный анархизм многолик и многогранен. Противоречив. Однако, анархизму не противоречит на деле национальный компонент, так как главное в анархизме (о чем многие забывают) – это организационная составляющая внутренне свободных и ответственных людей. Ответственных самих за себя и других, которые хотят жить своими правилами – в своем сообществе, думать своей головой, принимать решения самим. Поэтому, если те, или иные анархисты хотят создать даже свое государство – то это обычное дело, такое решение никаким «анархическим» канонам не противоречит. Если сочетание «анархизм/государство» вам режет слух, ревнители традиционного анархизма, то замените слово государство словом «ассоциация, объединение» и все встанет на свои места. По сути, какая разница как мы назовем собственную организацию жизни по своим правилам и порядкам?
Кто нам запрещает называться, так или иначе?
Насчет свастики. Свастику рисуют с целью протеста, прежде всего. Не потому что человек вступил в фашистскую партию, а потому что он – против. Свастика приятна на вид, в ней заключена древняя мощная энергия, и выводя ее на стене, ты как будто бы соприкасаешься с вечностью, ты как бы берешь кусочек общего всемирного бессмертия себе. Свастика щедра, и любому, кто ее принимает, готова дать себя. Подростки и дети об этом не догадываются, но чувствуют это духом.
Свастику запрещают, так как боятся ее мощной силы. Вся руническая символика, использованная некогда нацистами, имеет серьезную, полагаю, силу. И те, кто об этом догадывается – боятся. Правители не могут этого не знать.
Дальше мысль на всевозможные общественно-политические темы теряется.
Возвращается дракон.
– А почему я стал поэтом?
– Ты сам, думаю, знаешь ответ на этот вопрос, Ленечка. Ты с детства такой. – Смотря, что понимать под этим. – У тебя такая духовная организация, ты – дитя Вселенной… Конечно, не обольщайся, ты – не единственный в своем роде…
– А я тебя видел, дракон. В цирке. Там, где кассы, а сбоку там есть такая решетка с какими-то вкрапленными камнями похожими на янтарь. Там какой-то переход есть из этого мира в другой, я это чувствовал. Не зря же там, возле цирка рядом молодежь собиралась потом, тоже, наверное, чувствовала. Я тебя ребенком если и не видел, то чувствовал, что ты на этом портале находишься, вот только не знаю, сторожишь ли ты путь из детства во взрослость, или же у тебя там другое есть предназначение. А может прячешься, сидишь там в холодке?
– Говори, говори, Ленечка, – мне тебя приятно слушать, – улыбается дракон, и речь его была как в мультфильме про добрых драконов. – Цирк не единственное место. – Только почему именно цирк? Животные рядом? Принадлежность к детству легко отслеживается и к тонким материям? Там легче взрослеющим особям людей память стирать? Или место какое-то особое там? Разлом земной коры?
Дракон снова заулыбался, обнажив свои белые большие зубы: «материя», «метафизика» – выучили понятия, придуманные такими же людьми, как и все вы, и пользуетесь ими. На деле же это мало отображает действительность, да и вообще ее почти не отображает. Так, – некоторые участки маленькие. Но, раз вам удобнее, то пусть будет так, – сказал дракон.
– Ну, у каждого есть «его слова», которые он часто употребляет и оперирует ими. Ведь так? – Так, Ленечка. – И если я тебя видел, значит, ты тоже видел меня. – Да, значит тоже. Но ты тогда был чист и любопытен как все дети, поэтому ты не боялся, так как еще не мог меня или нас бояться, так как был намного к нам ближе, чем сейчас, и понимал наш язык, наше присутствие абсолюта.
– О, а сам-то используешь слово «абсолют»! – Я использую, чтобы говорить с тобою на одном языке, понятным в первую очередь тебе. Вряд ли ты сможешь понять меня, если я заговорю на древнем санскрите. – Да, но смогу проводить аналогии с тем, что знаю… – Сможешь, сможешь, ты смышленый, но если я буду говорить быстро, ты меня не поймешь, и я растворюсь для тебя, став страницей учебника истории, или картиной, фотографией в поисковике, запахом пирожков на первом этаже университета, или еще чем-то напоминающим тебе… – А ты продвинутый! – Да, если я и стар, то не значит, что не знаю ваших новшеств, хоть и не пользуюсь ими, поскольку они мне ни к чему………………………
/На этих словах у меня за спиной заржал Николай Николаевич, когда увидел как Анатолич открывает банку сгущенки/……………………………………
– Как решается кто кем будет? Заранее? – Нет, не заранее. Но, какие-то эфирные основы заложены заранее, но решается все на более сложном уровне, который тебе, возможно, будет непонятен. Вас придумывают, и каждый из нас по-разному наделяет вас чем-то своим………………………….
– «Утоплю в жидийской крови!» – кричит Усатов, – «Заходят, как в сарай к себе домой».
– …этот тоже хитрожопый Одиссей! – высказался Николай Иваныч.
– Прочтите что-нибудь из последнего, – говорят журналистки, девочки видящие мир через розовые очки, и много еще чего… Неудачные, глупые словесные клише все это: «прочтите из нового». Но не стоит, не будем злиться, воспримем с улыбкой. Вот я
