Геннадий Авласенко - Унесенные временем

Но тут что-то изменилось за спиной Саньки, что-то непонятное начало происходить там. Грянули почти одновременно два выстрела, дико заржала лошадь. А потом вновь послышались эти ужасные звуки, когда сабля ударяет о саблю.

Там, позади, шел бой, в этом не было ни малейших сомнений.

С трудом вызволив ноги из болотной топи, Санька обернулась и сквозь редкие клочья тумана смогла разглядеть, как сгрудилось на небольшом клочке земли несколько десятков всадников, как взлетают над головами сражающих­ся блестящие сабельные клинки. Несколько человеческих тел уже лежало неподвижно на земле да билась, качаясь по траве и судорожно дрыгая ногами, подраненная лошадь.

Ожидать окончания боя Санька не стала. Кто бы там с кем ни сражался, ничего хорошего со стороны возможных победителей ее не ждало, а потому, выбравшись на сравнительно сухую поверхность, Санька задала такого стре­кача, что ветер в ушах засвистел.

— Стой, ведьма! — послышался вдруг позади хрипловатый торжествую­щий крик, и, обернувшись на бегу, Санька увидела все того же бородача по имени Пахом. Вырвавшись из схватки, он мчался теперь вслед за беглянкой и в правой руке его тускло поблескивал окровавленный клинок. — Стой, ведь­ма, не уйдешь! — продолжал вопить Пахом, уже отводя руку и примериваясь для удара.

И еще один всадник с обнаженной саблей мчался вслед за Санькой чуть позади первого. впрочем, на Саньку и одного Пахома было более чем доста­точно.

Но тут случилось нечто невероятное. Настигнув Пахома, второй всадник взмахнул саблей и. Пахом оказался без головы. Голова его покатилась куда-то в траву, а тело еще продолжало по инерции мчаться на бешено храпящей лоша­ди прямо на Саньку, и рука безголового мертвеца все еще сжимала саблю..

Вскрикнув от ужаса, Санька даже присела. и в этот момент на нее рухнул с лошади обезглавленный труп Пахома, опрокинул в траву, поливая липкой горячей кровью.

— А-а-а! — завизжала Санька, пытаясь сбросить с себя мертвеца. но тут второй всадник, соскочив с лошади почти на полном ее скаку и отшвыр­нув ногой в сторону мертвое тело, наклонился и подхватил Саньку на руки.

Был он высокий, широкоплечий и, по всему видно, невероятно сильный, ибо держал Саньку в руках так легко и небрежно, словно она вообще невесо­мой была. А по алому плащу, свисающему с плеч почти до самой земли, по позолоченному шлему с белыми перьями Санька узнала Болотникова. Точнее, поняла, что это он.

Опущенное забрало шлема Болотникова скрывало верхнюю часть лица, так что Саньке видны были лишь темные с проседью усы да коротко под­стриженная бородка прославленного воеводы. Да еще глаза сквозь прорези, внимательно и с каким-то даже недоумением смотревшие на Саньку.

А потом она потеряла сознание. Резко и разом, будто сорвалась мгновен­но в черную бездонную пропасть.

Глава 12

Открыв глаза, Санька не сразу поняла, где она и что с ней произошло. Лежала на чем-то мягком, заботливо была укрыта. Над головой деревянный потолок, потемневший от времени, и стена напротив тоже деревянная, из грубо отесанных, толстых бревен. Окошко в стене одно, вроде и небольшое, а стеклышек в нем множество. Да и не стеклышки это (уж слишком мутные), слюда скорее.

— Очнулась? Ну и слава тебе, Господи!

Вздрогнув, Санька повернула голову и увидела Матрену, сидящую рядом на короткой деревянной скамье и глядящую на нее с жалостью и одновремен­но с тревожным любопытством.

И сразу же вернулась память.

— Андрея убили! — прошептала Санька и заплакала.

— Поплачь, милая, поплачь!— сказала Матрена и вновь замолчала.

Санька плакала долго и безутешно, а Матрена все так же молча сидела

рядом. Потом она наклонилась к Саньке и проговорила решительно и почти грубо:

— Ну, поплакала и будет! Слезами горю не поможешь.

— Где мы? — все еще всхлипывая, спросила Санька.

— В крепости тульской. Давай я тебе лучше слезки вытру, негоже краса­вице такой заплаканной быть.

Проговорив это, вроде и почтительно, но и с какой-то непонятной насмешкой, Матрена принялась утирать заплаканное Санькино лицо куском белой ткани.

— Вот видишь, уже лучше! Только глазоньки твои слишком блестят. ну да это ничего! Это ему даже понравиться должно.

— Кому — ему? — выхватив из рук Матрены белую эту утирку, Санька швырнула ее на пол. — О ком это ты?

— О воеводе нашем, о ком же еще! — нараспев проговорила Матрена (и вновь слова ее прозвучали и почтительно, и с насмешкой). — Это он тебя сюда доставил, а мне велел всячески за тобой присматривать. А как очнешь­ся — о том скорехонько ему доложить.

— Зачем?

Вместо ответа Матрена лишь усмехнулась многозначительно.

— Зачем? — повторила Санька, и сердце у нее тревожно забилось. — Что ему от меня надо?

— Да нечто ты не знаешь, чего мужику от красной девицы завсегда надобно?

— Что?!

Сбросив покрывало, Санька вскочила на ноги и тотчас же, испуганно вскрикнув, вновь юркнула в постель.

Она была абсолютно голой. Ничего из одежды, даже трусиков.

— Где?.. — закричала Санька, как можно плотнее закутываясь в покры­вало. — Одежда моя где? И кто меня раздевал, ты?

— Я, милая, я! — зашептала Матрена, торопливо кивая головой. — И раздевала, и обмывала. а одежка твоя полностью в негодность пришла из-за крови да грязи болотной. После новое убранство тебе справят, а пока. Да ты и без одежки хороша. понимаешь, о чем я толкую?

В это время натужно заскрипела отворяемая дверь и в комнату не вошел, а скорее втиснулся боком высокий широкоплечий мужчина. Возле двери он остановился, и Санька тотчас же признала своего спасителя, хоть ни плаща, ни шлема на нем, естественно, не было. Да и кольчуги тоже.

— Как она? — спросил мужчина, обращаясь к Матрене, которая, вскочив с места, принялась почтительно ему кланяться. — Очнулась?

— Очнулась, батюшка! — медленно, нараспев ответствовала Матрена, не переставая кланяться. — И уж как ждала твою милость!

— Оставь нас! — отрывисто бросил мужчина, и Матрена, поклонившись в последний раз, опрометью выбежала из комнаты, плотно затворив за собой дверь. А мужчина, подойдя чуть ближе, вновь остановился, внимательно глядя на Саньку. И она тоже смотрела на него испуганными, широко раскры­тыми глазами.

Это был Болотников, человек из легенды, кумир Санькиных детских лет, но теперь, глядя на него, ничего, кроме ужаса и отвращения, Санька не испы­тывала.

Впрочем, ничего уродливого или отталкивающего в лице Болотникова не было. Мужественное и даже привлекательное лицо зрелого, не старого еще человека. Лет сорока, от силы сорока пяти, никак не больше.

Но от одной только мысли, что сейчас этот человек примется стаскивать с себя одежду, потом, откинув в сторону покрывало, уставится на ее обна­женное тело... от одной только мысли об этом Саньке стало не по себе. А о том, что должно произойти после, она и вообще не думала. И в то же время хорошо понимала, что выбора у нее нет и через все это, увы, придется пройти. Через отвращение, унижение, боль.

И Санька решила покориться неизбежному. А потом умереть. Как можно скорее и по возможности безболезненно. Яду у кого-нибудь попросить быстродействующего? А ежели не дадут яду, тогда.

Тогда — в петлю! Или кинжалом по горлу.

Но Болотников явно не собирался торопить события (удовольствие максимально растягивал или еще по какой причине?). Правда, подойдя вплотную к постели, он опустился на скамью, на которой раньше сидела Матрена (Санька тотчас отпрянула к стенке, крепко зажмурилась да еще и испуганно съежилась под покрывалом), но этим пока дело и ограничи­лось. А потом.

— Ну, здравствуй, Санька! — произнес вдруг Болотников. Помолчал немного и добавил: — Долго же мне пришлось тебя разыскивать! Без малого тридцать лет.

Это прозвучало настолько странно и даже невероятно в устах знаменито­го полководца, что Санька не поверила своим ушам. А может. может, она просто ослышалась?

— Ты все еще не узнаешь меня? — не проговорил даже, прошептал Болотников.

Догадка, настолько невероятная, что никак не могла быть правдой, слепя­щей молнией озарила на мгновение мозг Саньки.

— Иван?!

Словно со стороны услышала Санька собственный свой голос, чужой и совершенно даже ей незнакомый. Почувствовала странное оцепенение, охва­тившее всю ее без остатка. и удивительное ощущение полуяви-полусна.

Так не бывает, так просто не должно быть!

Впрочем, то, что очутилась она внезапно во времени, на четыреста с лишним лет отстоящем от собственного рождения, ведь это тоже из разряда событий невероятных.

И все же такое смогло произойти!

— Это... это ты, Иван?

Болотников ничего не ответил, а Санька, наконец, осмелилась открыть глаза. И жадно принялась искать такие знакомые черты на суровом огрубев­шем лице Болотникова.