Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов
Последней должна была выступить Лариса Ладыженская. Престарелая боярыня медленно поднялась на трибуну. Было видно, что моя речь произвела на неё впечатление. Она начала говорить о своей программе — о примирении, о восстановлении справедливости, о необходимости залечить раны княжества. Но прямо посреди выступления её голос изменился.
— Я выдвинула свою кандидатуру, потому что видела, как княжество катится в пропасть, — голос Ладыженской зазвучал твёрдо. — Видела хаос, распри, месть. Думала, что смогу остановить это кровопролитие.
Она сделала паузу, оглядывая зал. Все притихли, чувствуя, что сейчас будет что-то важное.
— Но после долгих размышлений я поняла: мир не строится на компромиссах со злом. Мир строится на силе и справедливости. И есть здесь человек, который понимает это лучше меня.
Её взгляд остановился на мне.
— Поэтому я снимаю свою кандидатуру с выборов, — произнесла Лариса Сергеевна ясно и громко. — И призываю всех, кто хочет настоящего мира, поддержать боярина Платонова. Он не обещает лёгкого пути. Но он единственный, кто может привести нас к настоящему будущему.
Зал замер в шоке. Потом взорвался обсуждениями.
Я не ожидал этого. Совсем не ожидал. Лариса Сергеевна сошла с трибуны и направилась прямо ко мне. Я встал, поклонился.
— Благодарю вас, боярыня, — сказал я тихо.
— Не благодарите, — ответила она. — Я просто сделала то, что считаю правильным.
Следующий час прошёл в хаосе. Представитель Боярской думы растерянно объявил перерыв. Аристократы разбились на группы, горячо обсуждая произошедшее. Я стоял с Ярославой у одной из колонн, когда к нам приблизилась женщина средних лет в дорогом платье — супруга Воронцова, судя по гербу на брошке.
— Как трогательно, — её голос был ядовитым. — Наёмница, чьи руки по локоть в крови, рядом с таким же кандидатом в князья.
Ярослава даже бровью не повела:
— Я княжна Засекина. Мой род древнее, чем ваш муж может проследить. А наёмничество честнее, чем жить на ренту с чужого труда, ничего не создавая.
Женщина покраснела. Я почувствовал, как Ярослава напряглась, готовая к чему-то резкому, и сжал её плечо — предупреждение. Супруга Воронцова развернулась и ушла, красная от ярости.
— Спасибо, — тихо сказала Засекина. — Чуть не наговорила лишнего.
Ко мне подошёл пожилой боярин с сединой в бороде. Лицо знакомое — кажется, из окружения Ладыженской.
— Маркграф Платонов, — обратился он тихо. — Я уже просмотрел список в Эфирнете. Мой племянник там, среди пленных. С ним правда всё в порядке? Их кормят? Обеспечили медицинской помощью?
— Правда, — ответил я твёрдо. — Я воюю с армиями, а не с пленными солдатами. Ваш племянник жив и невредим.
Старик кивнул, в его глазах блеснули слёзы облегчения. Он отошёл, но я заметил, как он задумчиво посмотрел в сторону Воронцова, стоявшего в окружении своих сторонников.
Внезапно голос Харитона прозвучал громко, обращаясь ко всему залу:
— Господа! Давайте выпьем за память павших героев! За тех, кто отдал жизнь, защищая честь Владимира!
Зал затих. Все понимали — это про битву под Угрюмом. Провокация. Прямая и публичная.
Я спокойно взял бокал с вином с проходившего мимо подноса и поднял его:
— За всех павших, — сказал я ровно. — И за то, чтобы больше не было бессмысленных смертей.
Зал разделился. Часть пила за слова Воронцова, часть — за мои. Напряжение нарастало.
Я отошёл к дальней стене, где висела большая карта княжества и окрестностей. Группа высокопоставленных военных офицеров обсуждала что-то, указывая на границы. Я подошёл ближе, и один из них — полковник с массивными эполетами — повернулся ко мне:
— Маркграф, правда ли, что ваша Марка расширяет свои границы? — в голосе звучало подозрение. — Готовитесь к новому вторжению?
— Расширяем, — подтвердил я. — Но не для вторжения — для защиты деревень, которые обращаются за помощью. У Угрюма нет территориальных претензий к Владимиру. У нас другой враг.
Несколько офицеров кивнули. Некоторые поняли намёк на Бездушных.
Представитель Боярской думы, растерянный от скандала и снятия кандидатуры Ладыженской, поднял руку:
— Господа, предлагаю небольшой перерыв. Прошу освежиться.
Официанты разошлись по залу с подносами шампанского. Я взял бокал, сделал глоток. Ярослава рядом что-то говорила о реакции аристократов, я кивал, слушая вполуха.
Внезапно — странный привкус. Металлический, едва уловимый. Я не сразу обратил на него внимание.
Через несколько секунд кольнуло в груди. Резко, как от удара тонкой иглой. Во рту пересохло. Сердце забилось чаще, неровно.
Я медленно поставил бокал на ближайший столик и посмотрел на него. Шампанское, исходящее пузырьками. Обычное на вид.
Понимание пришло не сразу, но чётко. Яд.
Глава 9
Боль в груди усилилась, разлилась жаром под рёбрами. Дыхание участилось — воздуха не хватало, словно кто-то сдавил лёгкие. Холодный пот прошил спину. Пальцы левой руки онемели, покалывание побежало вверх по предплечью. Голова закружилась — не сильно, но достаточно, чтобы пол качнулся под ногами. Зрение на мгновение затуманилось по краям, потом прояснилось. В горле встал ком. Тошнота подкатила волной, я с усилием проглотил её.
Взгляд скользнул по залу. Толпа аристократов. Официанты. Кто-то из них — отравитель. Или кто-то подкупил официанта. Мой взгляд уловил довольную усмешку на лице одного из людей из окружения Воронцова. Или мне показалось? Паранойя?
Внутренний голос был холоден: «Кто-то решил, что выборы — слишком сложный путь. Проще убрать конкурента».
— Прохор? — голос Ярославы был встревоженным. Она заметила мою бледность.
Я сжал её руку:
— Шампанское. Не пей. Яд.
Ярослава рядом со мной напряглась. Её рука, отведённая в сторону и немного назад, была готова сформировать клинок из сжатого до бритвенной остроты воздуха.
— Там, — прошептала она, кивая в сторону служебного выхода. — Официант. Тот, что наливал нам шампанское. Он уходит.
— Захвати… его, — с трудом прошипел я. — Не дай… уйти.
— Как же…
— Справлюсь. Действуй.
Ярослава быстрым шагом скользнула сквозь толпу. Зал всё ещё шумел. Никто не замечал, но вот…
Сначала Кисловский ухватился за горло. Его полное лицо побагровело, глаза вылезли из орбит. Он попытался что-то сказать, но изо рта вырвался только хрип. Через мгновение его грузное тело рухнуло на пол, опрокинув столик с закусками.
Потом упал Воронцов. Глава рода Воронцовых схватился за грудь, лицо исказилось от боли. Его колени подогнулись, и он повалился на бок, начиная корчиться.
Скрябин был третьим. Худой чиновник уронил свою проклятую папку и схватился за горло обеими руками, словно пытаясь разорвать невидимую удавку. Его тело согнулось пополам, и он упал лицом вниз.
Ладыженская даже не успела закричать. Она просто побледнела, как мел, пошатнулась и тихо осела на пол, придерживаясь за спинку стула — уже в падении вокруг неё вспыхнула изумрудная аура целебной магии.
