Император Пограничья 14 - Евгений И. Астахов
Вот оно. Прямой вопрос о пленных. Я ожидал его.
— Понимаю, боярыня, — ответил я искренне. — Именно поэтому я здесь. Надеюсь, сегодня я смогу ускорить возвращение пленных домой.
Лариса внимательно посмотрела на меня, в её глазах мелькнуло понимание.
— Возвращение пленных… — протянула она задумчиво. — Об этом многие мечтают. Многие из тех, кто будет голосовать.
Наши взгляды встретились. Она поняла. Умная женщина.
Я двинулся дальше, к дальней стене, где Орест Скрябин держался обособленно со своей группой чиновников. Худой мужчина с желчным лицом и впалыми щеками даже на светском приёме держал в руках магофон, в который что-то записывал. Рядом с ним стояли люди в строгих костюмах, главы иных Приказов, некоторые оживлённо дискутировали.
— Маркграф Платонов, — Скрябин кивнул сухо. — Вы предлагаете… существенные изменения в устройстве княжества. — Он поморщился, словно от зубной боли. — Но наши традиции складывались веками. Разве не опасно их ломать?
— Я не ломаю традиции, — возразил я спокойно. — Я удаляю те, что превратились в оковы. Церемонии останутся. Порядок останется. Но несправедливость — нет.
— Вы слишком уверены, что знаете, что справедливо, а что — нет, — собеседник говорил быстро и нервно.
— А вы слишком уверены, что старое всегда лучше нового, — парировал я.
Скрябин поджал губы и отвернулся, возвращаясь к своим записям.
Я оглядел зал. Четыре встречи. Четыре совершенно разных подхода. Воронцов — открытая враждебность. Кисловский — деловой расчёт. Ладыженская — осторожная поддержка. Скрябин — бюрократическое неприятие перемен.
Постепенно вечер перешёл в официальную часть. Представитель Боярской думы поднялся на небольшую трибуну в центре зала и поднял руку, призывая к тишине. Разговоры постепенно стихли.
— Господа, — его голос был громким и торжественным. — По традиции каждый кандидат на княжеский престол имеет право обратиться к собравшимся. Прошу внимания.
Первым поднялся Харитон Воронцов. Он взошёл на трибуну с прямой спиной и гордо поднятой головой. Пауза. Взгляд скользнул по залу, задержался на группе родственников погибших.
— Дамы и господа, — начал глава рода Воронцовых. — Наше княжество пережило тяжёлые времена. Предательство. Унижение. Разгром нашей армии. Но Владимир всегда поднимался из пепла сильнее прежнего. Воронцовы — древний род, хранители традиций, защитники чести. И я клянусь вам: если вы изберёте меня князем, я верну Владимиру величие. Верну честь. Верну справедливость для тех, кто пал, защищая наши земли!
Из его группы поддержки раздались выкрики одобрения:
— Верно говорит!
— За честь Владимира!
Харитон сошёл с трибуны под аплодисменты своих сторонников. Я наблюдал за ним, отмечая, как умело он играет на эмоциях. Месть, облачённая в красивые слова о чести.
Следующим поднялся Николай Кисловский. Полный мужчина тяжело взобрался на ступени, поправил цепь на жилете.
— Дамы и господа, — его голос был деловым, практичным. — Я не буду говорить о величии прошлого. Я говорю о реальности настоящего. Нашей казне нужно восстановление. Нашей торговле — стабильность. Нашим купцам — предсказуемость. Я тридцать лет управлял Таможенным приказом. Я знаю, как работают финансы княжества. Выберите меня — и я гарантирую процветание для всех, кто готов честно трудиться.
Осторожная поддержка из зала. Несколько кивков, вежливые аплодисменты. Но заметно меньше энтузиазма, чем рассчитывал Кисловский. Глава Таможенного приказа сошёл с трибуны с недовольным лицом.
Орест Скрябин поднялся следующим. Худой чиновник даже на трибуну взошёл с папкой в руках.
— Уважаемые дамы и господа, — начал он быстро и нервно. — Закон — основа любого государства. Процедуры, регламенты, порядок — вот что отличает цивилизацию от хаоса. Наше княжество нуждается не в революционных изменениях, а в строгом соблюдении существующих норм. Я готов…
Зал откровенно скучал. Кто-то зевнул. Несколько человек отвернулись к столам с закусками. Скрябин продолжал методично перечислять пункты своей программы, но никто не слушал. Он сошёл с трибуны под вялые аплодисменты.
Моя очередь.
Я поднялся на трибуну. Зал настороженно затих. Сотни взглядов устремились на меня — любопытных, враждебных, выжидающих. Я достал из внутреннего кармана сложенный документ. Официальная бумага на гербовом бланке с печатями.
— Дамы и господа, — начал я, и голос мой прозвучал твёрдо в наступившей тишине. — Прежде чем говорить о будущем, нужно решить вопрос настоящего.
Недоумённые взгляды. Что он имеет в виду?
Я развернул документ и повернул его лицом к аудитории на поднятой руке.
— Это список пленных, находящихся в Марке Угрюм, — продолжил я. — Я знаю, что такое жить в неведении, когда судьба твоих родных неизвестна. Самое меньшее, что я могу сделать для всех вас, — дать ясность и сказать, кто содержится под охраной в Угрюме.
Шум взорвался мгновенно. Несколько женщин вскрикнули. Мужчины переглянулись. Воронцов побагровел.
Я поднял руку, призывая к тишине, и начал зачитывать имена самых знатных пленных:
— Бояре Курагины Фёдор Петрович и Василий Федорович. Бояре Шаховской Дмитрий Николаевич и Михаил Дмитриевич. Боярин Селиверстов Антон Васильевич и Дмитрий Антонович. Боярин Мещерский Иван Николаевич…
Каждое имя вызывало волну шёпота. Кто-то плакал. Кто-то закрывал лицо руками.
— Полный список был только что опубликован в Эфирнете, — продолжил я. — Все они живы. Все здоровы. Все содержатся согласно военным обычаям, с соблюдением всех норм обращения с пленными.
Я сделал паузу, давая информации осесть.
— Теперь о главном, — голос мой стал жёстче. — Между Владимирским княжеством и Маркой Угрюм формально продолжается состояние войны. Мирный договор не подписан. Согласно соглашениям Содружества, возвращение пленных — законный предмет мирных переговоров. Но подписать такой договор может только князь. Которого нужно избрать.
Зал напрягся. Все поняли, к чему я веду.
— Я не удерживаю ваших родных, — сказал я чётко. — Их удерживает состояние войны. Окончите войну, и они вернутся домой. Немедленно.
Зал взорвался. Крики, вопросы, споры. Воронцов вскочил, его лицо стало багровым:
— Циничная манипуляция! — срывался он на крик. — Вы спекулируете на чужом горе! Используете пленных как рычаг давления!
Я повернулся к нему, и голос мой прозвучал холодно:
— Это правовая реальность, Харитон Климентьевич. Не я отправил армию на Угрюм, не я начал эту войну, но я её закончу. Я лишь объясняю юридические последствия решений, принятых вашим покойным отцом и князем Сабуровым.
Старик с седой бородой, стоявший в стороне, громко выкрикнул:
— Маркграф Платонов прав! Чем быстрее закончится этот проклятый конфликт, тем быстрее вернутся наши люди!
Несколько голосов поддержали его.
Кисловский поднял руку, пытаясь взять слово:
— Господа, может быть, стоит начать мирные переговоры немедленно? Не дожидаясь выборов?
Я посмотрел на него:
— Это возможно, Николай Макарович. Но полноценные переговоры займут недели, может быть месяцы. Согласование компенсаций, гарантий, торговых соглашений. Прохождение всех бюрократических процедур. Ваши близкие могли бы вернуться завтра, — пауза. — Выбор за вами.
Я сошёл с трибуны. Зал гудел,
