Эйнемида I. Семена раздора. - Антон Чигинёв
Предыдущая схватка дорого обошлась Хилону. Он выдохся и пропустил много ударов, а ведь соперник лет на десять моложе. Хилон начал уступать в скорости, он почти перестал атаковать. Со скамей уже послышались призывы заканчивать, но Агесиполид не торопился. Он вёл бой спокойно и надёжно, не желая давать противнику ни малейшей возможности.
Казалось, победа Агесиполида – вопрос времени, но Хилон не отчаялся. Если соперник выносливей, следует быть сильнее в чём-то ином. Хилон стал делать всё, чтобы ещё больше уверить урвософорца в скорой победе. Он прижимался к нему, уклонялся от схватки ‒ делал всё, что обычно делает измотанный боец, оттягивая момент поражения. Наконец, Хилон нарочито неуклюже оступился и дал повалить себя на землю.
Каким бы хладнокровным ни казался Агесиполид, ему было немногим больше двадцати. Он бросился добивать. Теперь не ошибиться. Собрав все силы, Хилон неожиданно сбросил Агесиполида, болезненно попав ему коленом под ребро. Не давая опомниться, он захватил его правую руку чуть ниже локтя и, обвив ногами плечо, резко вывернул запястье.
Всё случилось так внезапно, что стадион недоуменно притих. Только Агесиполид побеждал, и вдруг он беспомощно лежит лицом на песке, а соперник обвивает его руку точно удав. Приунывшие было анфейские скамьи радостно взревели.
Лишь один человек на стадионе не смирился с поражением Агесиполида – он сам. Только что ему оставался один шаг до венка в главнейшем состязании Эйнемиды, и всё вдруг испарилось бесследно – кто бы смирился с таким в свои двадцать с небольшим? Он бился в замке, словно вытащенная на сушу рыба. Хилону не хотелось калечить юношу, но и ослабить захват было опасно, оставалось надеяться, что урвософорец не выдержит раньше, чем окончательно сломает себе руку. К счастью, судья не стал затягивать агонию и закончил бой. Отпустив Агесиполида, Хилон перекатился на спину и взглянул в бездонное синее небо, не слыша ревущего стадиона. «Сегодня девятое число эйлениона, – счастливо подумал он. – Отныне и до конца дней своих в этот день обещаю по удвоенной жертве Эйленосу, Урвосу и Аэлин, если только не буду в походе, в узилище, в путешествии или на одре болезни. Да скрепят боги мой обет».
Хилон сам не помнил, как добрался до скамьи. Расслабленно привалившись к стене, он с наслаждением ощутил спиной нагретый солнцем камень. Тело требовало отдыха, пропущенные удары отдавались тупой болью, но, кажется, серьёзных повреждений не было. Хилон с сожалением подумал о горячей ванне с травами и живительном массаже.
Следующая пара атлетов уже вышла на арену. Тефей повыше, его длинные руки и ноги должны дать преимущество, но Эрептолем крепко сложен, очень силён и считается великолепным борцом. Голубой с жёлтым цвета Тефея и синий с белым Эрептолема на расстоянии казались почти одинаковыми. Сенхейцы и эферияне принадлежали к племени аркомейцев, говорили на схожих диалектах, имели схожие обычаи, но мало какие полисы относились друг к другу с большей неприязнью.
– Я, Тефей из Сенхеи, сын Евмолпа, свидетельствую о том, что я свободный эйнем из племени аркомейцев, как и отец мой, как и отец моего отца. Что я не осквернён проклятьем, святотатством, клятвопреступлением, кровопролитием без очищения. Весами Эйленоса величайшего, справедливейшего, Посохом Феарка дальностранствующего, всеубеждающего, священными предметами богов Эйнемиды клянусь...
– Я, Эрептолем из Эфера, сын Стримона, свидетельствую о том, что я свободный эйнем из племени аркомейцев, как и отец мой, как и отец моего отца. Что не я осквернён проклятьем, святотатством, клятвопреступлением, кровопролитием без очищения, Весами Эйленоса величайшего, справедливейшего, священными предметами богов Эйнемиды клянусь...
– Твоё свидетельство принято...
***
– Так реку тебе, и слова сии истинны: кто взалкал знания и жаждет прослыть сведущим в делах богов и людей, тот да обратит свой слух к достоверному преданию о том, что было прежде. Юным был тогда мир, две луны восходили на небосводе, и боги жили среди людей...
Двенадцать огромных костров рассеивают темноту, освещая широкую, заполненную людьми площадь. Тысячи взглядов обращены к длиннобородому старцу в бело-синем, увенчанному листьями священного дуба и цветами эдельвейса. Звучный и сильный голос верховного жреца разносится над толпой, и даже до самых дальних уголков площади долетают знакомые каждому эйнему слова. Многие народы считают себя эйнемами, различны их языки и обычаи, разные истории рассказывают они о богах и героях древности, но лишь одна неизменна от первого до последнего: «Песнь об Утрате и Обретении». Существует множество мнений, как отличить эйнема от варвара, но все они сходятся в одном: тот, кто не знает Песнь ‒ не эйнем.
– Велика была та земля и щедра, обильны были плодами её древа и тучны нивы. Под сенью священных дубов, пышнокронных платанов, златолистных авров обретал путник покой и отдохновение. Медвяные травы сребром и рубином окрашивали поля. Слаще вина и благоуханней сандала были синие воды широких рек и буйноструйных ручьёв...
Жрец декламировал на староомфийском диалекте – языке дипломатии и священных текстов. Его понимали даже многие простолюдины, но Хилон и другие образованные люди про себя повторяли слова Песни на локсионе, прародителе всех эйнемских наречий. Это был язык богов Пнатикамены ‒ их утраченной прародины. В годы её расцвета, легендарный Тирон – гений и безумец, чародей и изобретатель, поэт и художник – создал для этого языка письмо, подобного которому не видел мир. На нём можно было писать семью различными начертаниями – по числу древних богов. Правильно составленный текст позволял представить написанное намного ярче, чем любое воображение, для того, кто знал два начертания, это свойство усиливалось вдвое, а про владеющих семью говорили, будто они могут увидеть написанное наяву. Уже несколько сотен лет в Эйнемиде не рождалось мудреца, способного изучить все семь начертаний каждого из семидесяти семи тысяч глифов тиронова письма. Умеющий грамотно писать хотя бы одним пользовался большим уважением, владеющий двумя считался мудрецом, а знавших сразу три насчитывалось не более десятка, и каждому из них в родном полисе поставили статую. Хилон умел читать плавные и округлые, будто капли, глифы владычицы волн Текк. Сыну в учителя он
