Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.

а те, которые выступают с предложениями.

Придавалось большое значение МКС «Буран» (слово «Энергия» добавилось

намного позже), ее разработка была поручена первой сборной РКТ: носитель и

возвращаемый аппарат (то, что в США называли «Шаттлом»), а также четыре

самых мощных в мире жидкостных двигателя – РКК «Энергия» во главе с

В.П.Глушко, система управления – НИИ-885 во главе с Н.А.Пилюгиным и

стартовый комплекс – ОКБ ОМ (общего машиностроения) во главе с

В.П.Барминым. Конечно, вся кооперация включала еще десятки НИИ и заводов

(к работам были привлечены сотни тысяч людей, но основных я назвал). Все же

нельзя не назвать НПО «Молния» из Минавиапрома во главе с Лозино-

Лозинским, которое должно было сделать мягкую посадку корабля, используя

аппаратуру НИИ-885, на нем размещенную.

Еще раз обращаю внимание, что для советской МКС, как и для американской,

вначале использовалась единая СУ, размещаемая на КА.

Спустя несколько лет (!!!) Н.А. Пилюгин понял, что с таким объемом работ его

институту не справиться, и вышел с предложением поручить СУ ракеты и КА

двум разным организациям. Тем самым в СССР появилась самостоятельная

ракета, которую назвали «Энергия» в честь РКК, и автономный КА.

С Пилюгиным в такой ситуации спорить никто не мог, и я поехал в Москву. Я

считал, что поскольку нас подключают в помощь, первой на ЛКИ должна выйти

ракета, сроки на создание СУ которой уже частично использованы НИИ-885,

Пилюгин нам предложит КА. Ракета мне не нравилась еще и потому, что для

отработки ее системы стабилизации нужны мощные рулевые приводы

82

поворачивать двигатели, а для создания им реальных нагрузок – гигантские

механические стенды, которые я никогда не любил.

Как часто уже случалось, я переоценил значимость нашей фирмы. Пилюгин и

не думал обсуждать со мной, что нам поручить, а просто сказал, что мы будем

делать СУ ракеты, а он – СУ орбитального корабля. Тем более что такое

решение давало ему дополнительные сроки, так как сразу стало ясно, что

первый пуск ракеты будет произведен без орбитального корабля.

Так мы снова (как в «Метеорите») оказались втянуты в разработку, хотя в

первоначальном постановлении ЦК нас не было. Нас вписали в очередное

постановление по РКТ, так как нужно основание для участия в этой работе, ну и

получение положенных разработчикам минимальных благ, ибо их только так,

через постановление, можно было получить.

Конечно, «Энергия» была грандиозным сооружением, я пишу об этом потому,

что чем больше объект управления, тем сложнее его стабилизировать с учетом

колебаний свободных поверхностей наполнителей в топливных баках,

поперечных упругих колебаний корпуса и под действием ветровых нагрузок. В

этом смысле «Энергия» - уникальна и трудно сказать, сколько сил и мозгов

специалистов теоротделения было потрачено на решение этой задачи. Но мы ее

решили, причем с первого раза, во что никто, включая РКК «Энергия», не

верил. После первого удачного пуска их теоретики сказали, что – случайно, нам

просто повезло. Но после второго также удачного пуска даже такие снобы, как

теоретики РКК «Энергии», поняли, что в лице НПО «Хартрон» они имеют дело

с организацией с самой высокой в СССР квалификацией, не только не

уступающей остальным, а даже во многом их превосходящей.

К сожалению, работа нашей организации по «Энергии» отнюдь не была

наполнена победами. При сравнительно хорошем начале, мы, как и всегда,

оказались «крайними», причем «крайними» настолько, что ракета ждала нас на

полигоне, а наша фирма «ухитрилась» не поставить наземных проверочных

программ. Это программы не для БЦВМ, а для обычных наземных ЭВМ,

которые широко использовались в СССР для автоматизации производственных

процессов, так что завод-изготовитель мог снабжать нас ими в любом

количестве. Нет сомнений, что программы для этих машин во много раз проще

и легче делать, чем программы БЦВМ.

Я вижу причину нашего провала в этой работе в том, что мы изменили

разработчика этих программ. Я уже писал, что первоначально (и это длилось

много лет) все программы делались в теоротделении, тем более что на всех

остальных ракетах мы использовали для программ проверок аппаратуры ту же

БЦВМ, которая стояла на борту ракеты и управляла затем полетом.

Для разработки СУ «Энергии» было создано, конечно, отделение главного

конструктора, весьма многочисленное, а потом специально для создания

наземных программ проверок из него выделили еще одно отделение во главе с

сыном В.Г.Сергеева. Его старший сын Толя совершил, наконец, сказочную

карьеру, уйдя с должности начальника группы или сектора (уже точно не

83

помню) теоротделения в отделение главного конструктора СУ «Энергии», и

став сначала начальником созданного для него отдела, а затем и специального

отделения. Я ничего плохого о нем сказать не могу, кроме того, что на такую

должность (не только отделения, но и отдела и сектора) он по своим

организационным и техническим способностям совершенно не подходил.

Под давлением В.Г. я помог Толе защитить кандидатскую диссертацию, но

никак не реагировал на его постоянные «советы» (он ведь – генеральный

директор) разделить 35-й отдел на два, назначив его сына начальником второго

отдела. Скажем прямо, меня бы не поняли в отделении, да и я сам считал

неправильным создавать отдел для сравнительно несложных проверочных

программ наземных управляющих ЭВМ.

Тогда было принято решение, что он должен административно расти не в

теоротделении. Отношение Сергеева ко мне это, безусловно, не улучшило, но

против совести я идти не мог, тем более, что «советы» давались все же не в

директивной форме.

Я так подробно пишу об этом, потому что это (конечно, главное не в Толе, а в

начальнике отделения – главном конструкторе этого заказа на нашей фирме)

послужило одной из причин катастрофического срыва сроков, что и привело к

печальным для самого Сергеева последствиям.

Но до этого должно было пройти еще достаточно времени.

Начальником отделения, а значит и главным конструктором заказа, был

назначен Андрей Саввич Гончар. Мы с ним проработали в одном

подразделении с 1956г.

Я уже писал, что после возвращения в Москву Д.Ф.Клима все были уверены,

что именно он, участник войны, член партии, станет начальником

теоротделения. Назначение меня Сергеевым после работ по системе

стабилизации 8К64, стало для Гончара, как и для всех остальных, полной

неожиданностью, тем более при категорических возражениях обкома партии.

Но это был первый период истории ОКБ-692, и Сергеева интересовало только

дело, а мой авторитет в нашей отрасли был уже высок. В дальнейшем ситуация

изменилась, но менять меня уже не стали.

Так и пробыл Гончар на посту начальника важнейшего и наиболее секретного

отдела систем управления дальностью (т.е. точностью стрельбы) № 33 в

теоротделении с момента создания ОКБ-692. Он считал, и, наверное, не без

оснований, что заслуживает большего. Но так уж я устроен, что, если я –

начальник, то не по форме, а по существу, так что все принципиальные вопросы

решались у меня.

Наши с Андреем Саввичем позиции часто не совпадали, но они всегда

оставались деловыми и принципиальными. Человек – А.С.Гончар (он недавно,

уже после моего отъезда, умер) - безусловно честный, порядочный, абсолютно

чуждый антисемитизму, что для теоретиков было, как я считал, в порядке

вещей, и толковый. У него был только один крупный недостаток, он невероятно

84

упрям, я ему об этом говорил, и он даже сам на себя мне жаловался, но себя не

переделаешь.

Именно ему поручили быть главным конструктором по СУ «Энергии» у нас на

фирме.

Конечно, как человек технически грамотный, тем более теоретик, он понимал

неправильность положения, когда все программы БЦВМ делались в

теоротделении, так что без его участия нельзя было решить ни одного, даже

мелкого вопроса.

Поэтому он решил начать с более простой и менее ответственной работы –

программирования наземных режимов на управляющих ЭВМ, чтобы хоть здесь

быть самостоятельным, а не бегать по каждой мелочи в 35-ый отдел. Именно на

пост начальника отдела этих программ его, как мне кажется, Сергеев убедил