Оленья кавалерия. Очерки о русских первопроходцах - Волынец Алексей Николаевич
«Птиц зело много, гусей и лебедей по морю, яко снег, плавают…» – продолжает Аввакум описание Байкала, перечисляя всех местных рыб, в том числе знаменитых омулей, а также «морских зайцев великих», как первопроходцы именовали здешних тюленей и нерп. Лиричного, но одновременно практичного протопопа отдельно удивило, что байкальские «осётры и таймени жирны гораздо, нельзя жарить на сковороде, один жир будет». И тут же мемуары Аввакума, в следующем же предложении, от жирной сковородки переходят к божественным нотациям – что все поразительные красоты и богатства Байкала «у Христа наделаны ради человека, чтобы, живя покойно, хвалу Богу воздавал», но суетный человек, по мнению протопопа, лишь «скачет яко козел, раздувается яко пузырь, гневается яко рысь, и ржёт зря на чужую красоту яко жеребец…»
Именно за прекрасным Байкалом ссыльного Аввакума, воеводу Пашкова и их спутников ждали «новые немирные земли», та самая «смертоносная» Даурия, а где-то вдали за нею грезился почти сказочный, ещё неведомый Китай.
«Стали ноги пухнуть и живот посинел…»
За «Байкаловым морем» путь вновь лежал по рекам – всё лето 1657 года отряд Пашкова пробивался вверх по течению впадающей с востока в Байкал реки Селенги и её притоку, реке Хилок. Такая водная дорога была трудна, но альтернатив ей не было. Протопоп Аввакум, ехавший «в Даурию» с женой и пятью детьми, старшему из которых было всего 12 лет, так вспоминал речные дороги Забайкалья: «По Хилке по реке воевода заставил меня лямку тянуть, зело нужен ход ею был – и поесть некогда было, не то что спать. Целое лето мучилися против течения. От водяной тяготы у людей и у меня стали ноги пухнуть и живот посинел…»
Отряд упорно пробивался к озеру Иргень в верховьях реки Хилок. Именно там восточные притоки Байкала ближе всего подходили к амурской водной системе – к верховьям реки Ингоды, притоку Шилки, одной из составляющих Амура. Ещё в 1653 году первопроходцы Петра Бекетова построили возле озера Иргень небольшой острог, первое русское укрепление в восточном Забайкалье. Но отряд воеводы Пашкова нашёл лишь пепелище, острог сожгли «немирные тунгусы». Всю осень 1657 года казаки Пашкова восстанавливали крепость, а зимой, сделав сани и нарты, двинулись далее на восток, к берегам амурских притоков.
Там, на реке Ингоде, в окрестностях будущей Читы, отряд Пашкова наскоро построил «засеку», небольшое укрепление, и, несмотря на морозы, сразу стал рубить множество деревьев, делать заготовки для стен и башен будущих острогов, чтобы весной сплавлять их вниз по течению, к Шилке и Амуру. Пройденный тяжкий путь был лишь малой частью трудов – нескольким сотням казаков «даурского воеводы» Пашкова предстояло построить цепочку острогов на огромном пространстве, ведь озеро Иргень отделяет от амурского Албазина только по прямой почти тысяча вёрст!
Весной 1658 года заготовленный лес связали в плоты – с тех пор возникшее здесь первое русское селение, предшественник города Читы, стали звать «Плотбищем» – и начали сплавлять вниз по течению, к реке Шилке. К тому времени отряд Пашкова уже испытывал нехватку продовольствия. Припасов взяли мало именно из-за того, что амбициозную экспедицию за Байкал с прицелом на «покорение Китая» изначально планировали провести столичными силами, но затем полностью отдали на исполнение местным, сибирским властям, у которых сил и средств – а порой и желания – было явно недостаточно для столь масштабного проекта.
Часть предназначавшихся Пашкову припасов либо не прислали, либо разворовали. Из восьми тысяч пудов ржаной муки, требующихся для многочисленного отряда Пашкова, изначально собрали лишь треть, а продукты, которые на второй год похода должны были доставить из Якутска, якобы разграбили некие «воровские казаки». Но вполне вероятно, что чиновники Якутского острога, ранее смотревшие на Приамурье как на свою потенциальную вотчину (ведь первые русские походы к Амуру и за Байкал начинались именно из Якутска), были не слишком довольны появлением нового «Даурского воеводства» и саботировали приказ далёкой Москвы о помощи Пашкову. Ведь успех нового воеводы в Забайкалье означал бы, что начальство в Якутске уже не будет получать с Амура драгоценных соболей…
В итоге протопоп Аввакум так вспоминал второе лето за Байкалом: «Лес гнали городовой и хоромной, есть стало нечева, люди стали мереть з голоду и от водяныя бродни. Река песчаная, мелкая. Плоты тяжелые, приставы немилостливые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые… С весны по одному мешку солоду дано на десеть человек на все лето. Да петь работая. Никуды на промысел не ходи. И вербы, бедной, в кашу ущипать было нельзя, за то палкой по лбу: “Не ходи, мужик, умри на работе”…»
«Багры богдойских людей лежат в кровех…»
У воеводы Афанасия Пашкова выбор был невелик – или бросить все силы на добычу пропитания, остановив выполнение царского «наказа», или заставить подчинённых работать и строить новые остроги впроголодь. Воевода выбрал второе, его офицеры – «приставы немилостливые» на языке Аввакума – палками, батогами и кнутами насаждали жесточайшую дисциплину, заставляя надрывно работать полуголодных людей.
В таких жутких условиях летом 1658 года на берегах Шилки казаки Афанасия Пашкова построили Нерчинский острог – спустя несколько десятилетий он станет первой столицей российского Забайкалья. Именно в Нерчинске в самом конце XVII века Москва и Пекин подпишут свой первый в истории дипломатический договор.
Пока же отношения с далёким Пекином, столицей маньчжурской империи, были далеки от мирных. В только что построенном Нерчинском остроге воевода Пашков получил известия с низовий Амура, ставшие для него ударом не меньшим, чем разразившийся голод.
Согласно царскому «Наказу на воеводство в Даурской земле», Афанасию Пашкову подчинялись все русские отряды, что оставались в Приамурье после походов Ерофея Хабарова. Весной 1658 года воевода отправил от строящегося Нерчинска вниз по Амуру на «лёгких стругах»-лодках небольшую разведку «плыть до моря», чтобы найти первопроходцев и передать им приказ о соединении всех русских сил в районе Албазина. Разведка принесла страшную весть – остававшиеся на Амуре казаки были разгромлены соединёнными силами маньчжуров и корейцев (об этом ещё будет рассказ в 12-й и 13-й главах).
Пашкову не хватило буквально месяца-двух, чтобы объединить все русские отряды в Приамурье. Конечно, даже соберись они вместе, их было бы недостаточно для грезившегося подчинения Китая и взимания дани с «богдойского и никанского царей», однако отстоять Амур от маньчжурских сил тысячи хорошо вооружённых казаков тогда вполне бы хватило.
Увы, сослагательного наклонения в истории не бывает. И в августе 1658 года воевода Пашков отправил с берегов Шилки в Москву донесение – описал картину, которую его информаторы наблюдали на тысячу вёрст восточнее, там, где в Амур впадает река Сунгари: «В Шингал-реки плёсе стоят многия богдойския люди на больших судах с парусы, и усмотрели меж судами богдойскими стоят дощаники розломаны, да видели на берегу багры богдойских людей лежат в кровех…»
Разбитые казачьи корабли-дощаники и разбросанное окровавленное оружие не оставляли сомнений в поражении русских сил на Амуре. Строить на его берегах новые остроги было уже не с кем. Лишь несколько десятков казаков, когда-то пришедших сюда ещё с Ерофеем Хабаровым и чудом спасшихся от маньчжурских стрел и корейских пуль, к осени 1658 года добрались до Нерчинска и присоединились к голодающему отряду Афанасия Пашкова.
Задумывая большой поход за Байкал, воевода Пашков явно мыслил себя великим завоевателем, подобным легендарному Ермаку покорителем далёких «богдойских и никанских царств». Афанасий Пашков всё поставил на этот поход и проявил в ходе его подготовки немало ума и распорядительности. Будучи толковым и опытным администратором, воевода свой поход готовил тщательно – но обстоятельства, внутренние и внешние, оказались сильнее. К осени 1658 года все честолюбивые замыслы рухнули!
