Громов: Хозяин теней. 2 - Екатерина Насута
А любопытство наше можно по-разному истолковать.
— Доброго дня, юноши, доброго… а вы кто будете?
— Савелий, — представился я. — И Метелька… мы сироты. Из приюта. Опекуна ждём.
— И кто у вас опекун?
Глядит и щурится по-кошачьи. И главное, лицо такое, с мелкими чертами, которые и прорисованы словно наспех.
— Еремей Анисимович Волков, — рапортует Метелька, с первым испугом справившись. — Зауряд-прапорщик в отставке.
Взгляд чуть смягчается.
И всё равно не отходит чего-то.
— Вы… извините, дяденька, — я, спохватившись, опускаю глаза. — Что пялились. Любопытственно мне стало. Я никогда-то не бывал, чтоб на вокзалах вот. Ещё и вижу плохо…
— Ага. С глазами у него совсем беда, — Метелька меня поддерживает. — Потому и выпялится бывало, прям страсть. А так-то просто вот… любопытничали.
— И много налюбопытничали? Бояться не стоит. Имперский сыск с детьми не воюет…
Ну да, а я взял и поверил…
[1] Введён Именным указом императора Александра III 24 января 1885 года. К началу 1880-х годов дом Романовых весьма разросся. А каждый великий князь по законам требовал денежного содержания и особых почестей. Титул был введён после того, как первый внук одного из императоров, Константин Константинович, вступил в брак в 1884 году. Его первенец Иоанн Константинович, родившийся в 1886 году, первым получил титул князя императорской крови с титулом высочества.
[2] Еврейский вопрос в Российской Империи стоял очень остро. Погромы случались часто, некоторые из них, как после выяснялось, были спровоцированы и самими властями. В ряде областей при общинах начали возникать очаги сопротивления. Еврейские дружины порой вступали в прямое столкновение с погромщиками, а порой и с войсками. Для понимания масштабов проблемы: за 1905–1906 гг по стране прокатилась волна погромов — 690 в 660 городах. Погибло более тысячи человек.
Глава 9
Глава 9
«…таким образом запрет, положенный сотни лет тому назад и, несомненно, актуальный в те стародавние времена, в нынешних видится избыточным. Напротив, по нашему мнению надлежит не запрещать, но поощрять исследования, направленные на взаимодействие разнозненных факторов с тем, дабы ясно и с полным пониманием установить, каковые из них и при каких условиях приводят к возникновению прорывов»
Из докладной записки от Академии наук к Государю и Священному синоду.
Появление Еремея избавило меня от необходимости что-то говорить. И ведь главное опять пропустил. Готов был поклясться, что ещё пару секунд тому не было никого рядом, и вот уж за нами возвышается массивная фигура:
— Доброго дня, ваше благородие, — и главное голос почтительный, но без тени подобострастия. — Что-то случилось?
— Случилось? Ах нет… скорее вот решил побеседовать. Смотрю два юных отрока и без присмотра. Обеспокоился. Твои, стало быть?
— Мои, — Еремей чуть заметно хмурится.
— Ба, какие люди… — а вот появление душителя свобод или чего он там придушил, я заметил. Он подходил неспешным шагом, изрядно припадая на левую ногу и её же подволакивая. — А мне говорили, что ты спился и помер.
— Пытался. Не получилось.
Протянутую руку Еремей пожал и очень осторожно, недоверчиво даже.[1]
— Слабо старался, выходит.
— Знакомы? — уточнил господин, указывая на Еремея.
— А то как же… это ж Еремейка-Волкодлак!
И улыбка у него кривая, но в целом дружелюбная, хоть и зубов во рту не хватает, а те, которые есть, желты и кривоваты.
— Известная личность.
— Погодите… — начал было господин, явно что-то припоминая, и взгляд его переменился, сделавшись ещё более цепким да внимательным. Впрочем, продолжать он не стал. — Выходит, ты и ныне детишек воспитываешь?
— Да как воспитываю… так, взял приглядеть. Везу вот к границе. Там, чай, проще и кусок хлеба добыть, и выучить своему делу. Если повезет, то в училище какое пристрою. А нет, так и с моим умением худо-бедно проживут, — ответил Еремей и одну руку положил на моё плечо, а другую — на Метелькино. — Как-то от так, ваше благородие.
— Бери выше, Еремей. Сиятельство…
— Извините. Не признал.
— И не надо, — человек в костюме снова бросил взгляд на часы. — Скоро уже… ты, стало быть, служил?
— А то, — ответил Лаврушин. — Ещё как… такой бес, что прямо хоть сейчас обратно взял бы. Как, Еремей? Пошёл бы служить под мою-то руку? Не обижу…
А Еремей у нас, однако, нарасхват.
— Боюсь, не получится. Извиняйте, ваше благородие. Обязательства у меня. Да и здоровье уже не то. Вона, проходчиком подвизался одно время, там и подхватил заразу. Так-то попритихла сейчас чутка, но в любой момент…
Он и покашлял так, душевненько.
— Дети опять же. Куда их? Обратно в приют?
— Так… устроим. В училище, как ты хотел. А что хворобу, целителям покажем. Целители, чай, у нас хорошие…
— Это бы славно… но я тут слово дал. Сопровождаю вон господина титулярного советника до Менску. А слово держать надобно.
— Ну а после Менску?
Вот привязался-то!
— Погоди, Пётр Васильевич, — остановил его господин. — Вы карточками обменяйтесь, а там уж после, как доедем, там и решите.
— Доедем… доедем ли ещё. Как-то неспокойно мне, Алексей Михайлович, — Лаврушин сунул пальцы под воротник. — Вот как будто петля шею жмёт. Верная примета… Еремей, ты со своим советников в каком вагоне?
— Да вон, — Еремей махнул. — Стоит.
— Третьим классом что ли? — удивился Лаврушин.
— Так мне не по чину во второй лезть, а Лаврентию Сигизмундовичу все никак не удаётся место найти.
— И не удастся, — произнёс Алексей Михайлович презадумчиво. — Вагоны закрыты для посторонних. Пётр Васильевич, вы ему верите?
— Вот как себе. И надо, надо к нам… Алексей Михайлович, меня аж потряхивает уже. Надо…
— Один человек…
— Смотря какой человек. Иной и один сотворит больше, нежели какая дюжина, — щека Лаврушина дёрнулась. — Неспокойно будет…
— Хорошо. Вы тут распорядитесь, стало быть. Скажете, что я дозволил. На этого вашего титулярного я сам гляну… а после уж проинструктируйте должным образом, чтоб под ногами не крутился, если вдруг…
Он снова посмотрел на часы.
Потом перевёл взгляд на нас. Поморщился, будто раздумывая о чём-то таком, что категорически ему не нравилось, но и не думать об этом он не мог.
— Твои мальчики могут пройтись
