Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.
Михайлович Златкин. Программ этих было невероятное количество, так как
автор любого прибора хотел, чтобы его проверили максимально тщательно,
вплоть до контакта каждого реле, даже в резервированной полностью системе, и
на этом «стоял до упора». Программы-то делать не ему, а уверенность, что
прибор в порядке, сильно успокаивает.
Сосредоточение всего программирования БЦВМ в одном месте вынуждало нас
все время искать способы повышать производительность труда, для чего нужно
54
было создавать большое по объему сервисное математическое обеспечение,
позволяющее ускорять и автоматизировать работу программистов БЦВМ. И
здесь нам совершенно неожиданно помог директор киевского института
кибернетики АН УССР Виктор Михайлович Глушков. Он стал депутатом
Верховного Совета СССР от того избирательного округа, где располагалось
наше ОКБ, и посетил нас в порядке встречи с избирателями. Конечно, его
повели в теоротделение, и я ему пожаловался, что при нашем «ручном»
программировании именно оно будет определять сроки создания ракет. Я был
поражен, когда он предложил услуги своего института для помощи нам в
повышении производительности труда наших программистов, т.е. в создании
средств автоматизации их работы. Всегда я крайне негативно относился к
возможности получения реальной пользы от многочисленных договоров с
академическими и учебными институтами, что легко понять каждому, кто
пытался получить от них конкретные результаты. Но Виктор Михайлович меня
поразил, он предложил (и реализовал свое предложение) и создал на территории
своего института лабораторию технологии программирования, конечно, за счет
наших средств, но работающую полностью по нашим заданиям, что
гарантировало получение реальных результатов, так как сотрудники
лаборатории, хоть и сидели в институте кибернетики, точно понимали, кто и за
что им платит зарплату.
Переход к БЦВМ потребовал изменения характера работ и взаимодействия и у
других подразделений ОКБ, но, в конце концов, все как-то «устаканилось», и
мы начали делать цифровую СУ для днепропетровской ракеты, следующей за
8К67, она называлась 15А14 и была рассчитана на доставку 10 (!!!) водородных
бомб – рекордное число. Именно ее развитие привело, в конечном счете, к
появлению «Сатаны».
В результате того, что теоротделение взяло на себя главный объем работы по
созданию СУ с БЦВМ (в других фирмах эта работа затронула и другие, кроме
теоретиков, подразделения) оно стало, по существу, определять все важные
решения, а численность его выросла до 1300 человек.
Пожалуй, стоит подробнее рассказать о внутренней жизни теоретиков, так как
все равно большую ее часть мы проводили на работе, и от обстановки там
зависело не только наше мироощущение, но и результаты работы.
В большом коллективе высококвалифицированных и способных людей всегда
находятся люди с художественными способностями. Надо только им не
мешать, что было достаточно сложно делать под постоянным и бдительным
надсмотром «органов» (т.е. КГБ), но как-то мы решали эту проблему.
Во-первых, наша стенгазета (я думаю, теперь уже не все знают, что это такое)
выделялась остротой печатаемых заметок, я только просил, чтобы критика
ограничивалась сотрудниками отделения, начиная, естественно, с меня, так как
попытка преодолеть этот барьер кончалась не очень удачно из-за обид
критикуемых.
55
Каждый номер стенгазеты собирал толпу читателей, причем не только
сотрудников нашего отделения, и становился предметом самого тщательного
изучения в КГБ на предмет поиска «антисоветских» шуточек.
Но основным вне работы стали наши вечера. Это можно, конечно, называть и
художественной самодеятельностью, но будет очень несправедливо по
отношению и к авторам, и к исполнителям. Их уровень мастерства не уступал
артистам харьковских театров, а тематика и способ выступления были намного
более интересными для зрителей.
Мы обычно арендовали один из самых больших дворцов культуры (это уже
была территория не за колючей проволокой) и один раз в году устраивали там
новогодний вечер теоротделения. Успех был оглушительный.
Сотрудницы и жены сотрудников шили на этот вечер платья, представители
смежных организаций из других городов стремились попасть в этот день в
командировку, сотрудники не нашего отделения всякими неправдами доставали
билеты, а у нас было две проблемы – не допустить положенной в таких случаях
пьянки и проследить за отсутствием чересчур острых выступлений, которым
при большом желании можно было приписать и недопустимую направленность.
Самое главное, что критика начиналась с меня (здесь уж приходилось терпеть),
но не выходила за рамки отделения.
В третьем (теоретическом) отделении было не только интересно работать, но и
можно было хоть изредка отдохнуть вместе с коллективом своей лаборатории в
нерабочее время, что сплачивало коллектив и шло на пользу делу. Вскоре отдел
кадров стал рассматривать назначение молодого специалиста в теоротделение,
как награду, многие даже искали знакомства, чтобы получить к нам назначение.
И сын Сергеева, и сын его первого заместителя и директора нашего опытного
завода Борзенко, и сын заведующего отделом оборонной промышленности
обкома партии (совсем большая «шишка») работали в теоротделении.
56
«ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА»
Именно так назвали мы, полушутя, положение с тем, кто и что будет
разрабатывать в новом поколении систем управления советских МБР с
разделяющимися боевыми частями и бортовой вычислительной цифровой
машиной. Ибо сказано «В каждой шутке есть доля шутки».
Состояние было такое.
На вооружении Советской армии состояло два типа МБР, янгелевская 8К67 с
харьковско-московскими (НИИ-944) разработчиками СУ, на базе которой
предстояло и дальше развивать направление сверхтяжелых ракет (у США таких
не было), и меньшая, примерно вдвое, по размерам челомеевская ракета 8К84 с
СУ разработки НИИ-885, еще со времен Хрущева.
Казалось бы, нужно этим же организациям создавать две новые МБР. Но
Пилюгин после снятия Хрущева работать с Челомеем отказался. При Сталине
проблему решили бы силовыми методами: либо приказали, либо кого-нибудь из
них в лучшем случае сняли с работы, а в худшем посадили. Но времена
Сталина, к счастью, кончились. Дело еще и в том, что и Челомей, и Пилюгин
обзавелись покровителями на самом высоком уровне членов Политбюро. За
Пилюгиным стоял Устинов, фактический глава оборонной промышленности
СССР, за Челомеем – Гречко – министр обороны. Оба – члены Политбюро.
Выбирать Брежнев, конечно, не умел, так что выход был найден самым
экономически нецелесообразным и абсолютно бесполезным для армии образом.
Сначала была сделана, с моей точки зрения, непорядочная попытка найти выход
за счет нашего ОКБ.
В Днепропетровске был собран очередной Совет главных конструкторов по
тяжелой ракете, на который мы были приглашены как разработчики СУ.
Каково же было наше удивление, когда мы встретили на Совете Пилюгина и его
заместителей. Это было абсолютно неэтично, так как НИИ-885 никогда не был
участником этой работы, а нам даже не сообщили об их участии в Совете.
Дальше – больше. После краткого выступления Янгеля слово предоставили
Пилюгину, и он предложил нам взять на эту ракету его БЦВМ, а
второстепенные приборы оставить за нами. Повторяю, считаю такое поведение
и Янгеля, и Пилюгина совершенно недопустимым. Поскольку не ожидавший,
наверное, такого поворота событий Сергеев ограничился не очень ясным
возражением, я попросил слова и с трибуны очень резко заявил, что это
предложение абсолютно неприемлемо, что мы делаем СУ МБР не хуже, чем
НИИ-885, учиться у них нам нечему, мы вместе с НИИ-944 сделаем все сами,
причем лучше НИИ-885.
Пилюгин явно не привык к подобной критике, и после моего выступления
сказал, что больше не будет приглашать меня к себе в институт (от чего
впоследствии сам и отказался).
Тем не менее, вопрос был решен в нашу пользу. Я думаю, что и в Министерстве
и ЦК КПУ, и в самом ОКБ-586 не поддержали эту идею Пилюгина, вряд ли
57
главным послужило мое выступление, хотя оно четко обозначило позиции
