Айзенберг Я.Е. - Ракеты. Жизнь. Судьба.
что все разработчики приборов и систем освоят программирование БЦВМ в
необходимых пределах. К сожалению, а может быть, и нет, для нас этот путь
оказался неприемлемым, каждый разработчик считал, что ни дополнительные
знания, ни дополнительные работы ему не нужны, он свое дело и так хорошо
делает, а новые обстоятельства конкретно его не затрагивают. Это ли не лучшее
доказательство, что абсолютное большинство наших работников не
соответствовало новым требованиям, которые принесла с собой БЦВМ, и о
явно повышенной оценке собственных знаний и умений.
Но бороться со всеми разработчиками я не мог (мои начальники вели себя так,
как будто их это не касается), а всякое новое дело у нас на фирме автоматически
считалось задачей теоретиков. Без программирования БЦВМ мы были обречены
«вылететь» из создания СУ РКТ. Тем более, что программировать нужно было
не только режимы работы БЦВМ в полете, но и огромное число программ
проверок бортовой и наземной аппаратуры (собственной разработки и
смежников), так как при наличии БЦВМ не нужно разрабатывать специальную
проверочно-пусковую аппаратуру, поручив это той же вычислительной машине.
Способа привлечь к этому важнейшему и труднейшему (как вскоре выяснилось)
делу специалистов по отдельным системам я так и не нашел (даже в
теоркомплексе), добровольно никто не хотел, а из-под палки многотысячный
коллектив делать дополнительную, во многом, творческую работу не заставишь,
да я и не был их начальником, чтобы приказать.
Единственный доступный мне выход – создать в теоркомплексе специальное
подразделение, которое, получая от авторов всех систем и приборов
необходимые данные в согласованном виде, будет все программировать. При
огромном числе недостатков этого пути, который обрекал вновь создаваемый
отдел, а значит, и весь теоркомплекс, всегда быть «крайним», ведь программа
БЦВМ - фактически заключительный итог работы фирмы, у него были и
преимущества, так как он позволил создать лучшую в отрасли систему
программирования БЦВМ. Но это случилось далеко не сразу, а до того на нас
валились все «шишки» за срыв сроков, нам не уставали повторять, что сроки
заданы постановлением ЦК со всеми вытекающими ....
К счастью для меня, авторитет теоркомплекса на фирме к этому моменту был
уже настолько высок, что многие талантливые специалисты других
подразделений готовы были перейти к нам работать, даже не представляя еще
толком, в чем эта работа будет состоять. Я ведь тоже не представлял и склонен
был уменьшать трудности.
Самое время рассказать о новых названиях подразделений в ОКБ.
Здесь все упиралось в советскую систему научных должностей.
52
После моей защиты многие поняли, что не боги горшки обжигают, при
умеренных способностях и настойчивости можно защитить кандидатскую
диссертацию без отрыва от производства, особенно, если у тебя есть
подчиненные, которым можно многое поручить. Появилось даже выражение
«кандидатом наук может стать любой здоровый мужчина» и «середняк пошел в
науку». В ОКБ стало быстро расти число лиц с кандидатскими дипломами, так
как защищать закрытые диссертацию можно в Ученом Совете, например,
Харьковского высшего ракетного училища, чьи кафедры были крайне
заинтересованы в так называемой «договорной» тематике с подразделениями
ОКБ. По принятой в СССР методике оплаты ученых, человек со степенью
кандидата наук мог получать дополнительную (по тем временам заметную)
прибавку к зарплате, и при наличии научного стажа оклад начлаба мог
составлять 400 руб., а без степени только 250 руб., так что было во имя чего
пробиваться в кандидаты наук.
Было еще несколько условий для получения повышенной зарплаты. Во-первых,
надо было работать в организации, на которую постановлением ЦК КПСС и
Совмина СССР распространяются права и льготы НИИ первой категории. Это
самое сложное для нас условие оказалось выполненным благодаря
предусмотрительности Б.М.Коноплева, вписавшего соответствующий пункт в
постановление о создании ОКБ-692. Во-вторых, нужно было состоять на
научной должности. Перечень таких должностей утверждался для всей страны,
в нем существовала должность, называемая начальник отделения, но не было
должности «начальник комплекса», хотя с момента создания у нас
использовалось слово «комплекс», а не отделение. Но это уже внутренняя
подробность фирмы, и когда многие начальники комплексов защитили
кандидатские диссертации, эта проблема была решена, так же, как и создание
секторов. Так что в дальнейшем я буду употреблять слово «теоротделение».
Благодаря настойчивости и большой агитационной работе удалось набрать в
новый отдел системного программирования (отдел №35) талантливых
специалистов.
На пост начальника отдела я в результате многих месяцев ежедневных вечерних
разговоров (мы оказались соседями по дому) уговорил пойти одного из самых
осторожных из известных мне людей – Бориса Михайловича Конорева. Мы с
ним были однокурсники по радиофаку, потом он получил назначение в СКБ
завода им. Шевченко, так что вновь мы столкнулись уже в ОКБ-692. Конорев
быстро (в том числе, по моему совету) ушел из радиокомплекса (№2) в
комплекс наземной аппаратуры, где и работал начальником лаборатории.
В дальнейшем он, конечно, понял, что совершил очень разумный шаг, став
авторитетным специалистом, кандидатом наук и лауреатом Государственной
премии УССР.
Особенно нам повезло с начальниками лабораторий и групп в этом отделе.
Все наши успехи достигнуты благодаря им, и я считаю своим долгом их назвать
поименно.
53
Во-первых, Виталий Трофимович Щербаченко, начальник лаборатории
бортовых, т.е. наиболее ответственных, программ. Характер у него был, прямо
скажем, не сахар (как всегда у талантливых людей), он требовал
безукоризненной обязательности и точности, что не всем и не всегда по вкусу.
Но специалист он был выдающийся. Именно он создал технологию отработки
бортовых программ, практически исключившую у нас ошибки в полете. К
огромному сожалению, как и многие другие талантливые люди, он очень рано
умер. Щербаченко же создал у себя в лаборатории первую группу технологии
программирования во главе с другим талантливым специалистом - Арнольдом
Самуиловичем Гристаном. В этой же лаборатории выросли под руководством
Виталия другие выдающиеся инженеры, и, в первую очередь, Александр
Владимирович Бек. В дальнейшем Бек стал начальником лаборатории бортовых
программ для космических аппаратов. После моего назначения генеральным
директором фирмы я уговорил его стать моим заместителем по наиболее
неформальным вопросам: маркетинг, дела с заграницей, акционирование
Хартрона и т.п. Он ушел с фирмы сразу после моего ухода, честно предупредив
меня заранее, что с любым другим начальником работать не будет.
При работе в ОКБ, несмотря на интеллигентный характер Бека, у него
возникали проблемы с не очень порядочными руководителями (которых у нас
тоже хватало). При одной из жалоб Сергееву такого в высшей степени
непорядочного начальника, пытавшегося свалить на Бека собственное
отставание, Владимир Григорьевич, не разобравшись в сути дела, объявил, что
Бек с этой минуты снят с должности. Это было настолько несправедливо и
неправильно, что я сказал, что Бек уйдет только вместе со мной. При полной к
тому времени нетерпимости Сергеева к любым возражениям от сотрудников, он
оказался в сложном положении и немедленно закрыл совещание. Потом он
нашел в себе силы признать, что погорячился, или скорее всего понял, что
снимать с работы меня это уже чересчур, да и министерство ему не позволит.
Так что Бека от увольнения я определенно спас.
И, вспоминая лабораторию Щербаченко, никак нельзя забыть молодых
девушек, только окончивших мехмат университета и получивших к нам
назначение. Упомяну только двоих - Клаву Филиппову и Лину (Ангелину)
Мялик и их неизменную начальницу, работавшую у нас раньше Наташу
Рыжавскую, умницу, спокойную, выдержанную, очень способную сотрудницу.
Начальником
лаборатории,
разрабатывавшей
наземные,
проверочные
программы, стал Виталий Павлович Каменев, а у него правой рукой - Юрий
