Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Пришедший к власти Владимир Путин сделал немало внятных заявлений о необходимости продолжения реформ и развития гражданского общества. Напомню некоторые тези­сы из ежегодных посланий президента Федеральному собра­нию, а вернее, российскому народу. Экономическая свобода, первоочередность социальных программ, низкие налоги, де­бюрократизация экономики, развитие малого и среднего бизнеса, борьба с произволом чиновничества, реформирова­ние армии, независимые суды, незыблемость прав человека, защита частной собственности — все эти положения напол­нены социальным либерализмом.

Активное и профессиональное проведение названных ре­форм могло бы стать хорошей основой процесса возрожде­ния страны. И снова старые-престарые грабли, столь люби­мые российскими политиками. Власть продолжает называть себя демократической, хотя ползет к советской. Страна не­рвничает, пьет беспробудно, как бы торопится допить по­следнюю бутылку до погружения во тьму. Снова повылезали из кустов «громкоговорители», вдохновенно вещающие «об успехах во всех областях» и «мудрости правителей». Холод­но как-то стало и боязно, тревожный колокольчик в затылке. Активизируются фашисты, не скрывая своих намерений по уничтожению свободы и демократии. В целях мобилизации охлократии разные фашиствующие группы рядятся, как и большевики, в одежды патриотов, нещадно спекулируя на этом естественном человеческом чувстве.

Выборы 7 декабря 2003 года закончились существенным поражением демократии. Парламент стал одноногим. Альтер­нативность исчезла, а вместе с ней и реальный парламента­ризм, поскольку демократии без оппозиции не бывает. Без оппозиции не в состоянии вырасти и новые лидеры с новыми идеями, если, конечно, смена власти останется демократиче­ской. Правящая партия чиновников празднует победу. Раду­ются и национал-социалисты. Значит, снова придет «светлое прошлое». История забавляется фарсами. Я с грустью вспо­минаю старую частушку: «Если вы утопнете и ко дну прилип­нете, две недели полежите, а потом привыкнете». И верно, прилипнем и привыкнем, нам не впервой. Самое опасное в складывающейся обстановке состоит с том, что дирижерская палочка, управляющая реставрационными конвульсиями, на­ходится в верхах власти.

И все же ситуация кажется мне достаточно противоречи­вой. Не хочется верить, что В. Путин лично задумал нечто та­кое, чтобы двинуть страну вспять. Уж очень опасная это иг­ра, в том числе и для президента. Трудно представить, чтобы он сам решил бить по своей голове кувалдой. С другой сто­роны, можно и помилосердствовать. Если бы, скажем, су­ществовал какой-то измеритель, способный показать, кто са­мый несчастный человек в России, в опасной мере окружен­ный новой политической элитой с беспредельной жаждой наживы, то наверняка такой прибор вычислил бы фамилию Путина. Бурный поток коррупционной грязи может унести в пропасть и более искушенных в политической трясине, чем Путин.

Можно предположить, что именно в этих условиях ему или кому-то другому и пришла мысль, показавшаяся спаси­тельной. Она предположительно состоит в следующем. Эко­номические реформы остановить нельзя, прежняя, социалис­тическая, обанкротилась вчистую. Но поскольку разрушение последней через приватизацию проходило хаотически, а по­рой и хищнически, то первой в голову и прискакала идея на­вести тут некий «порядок». Причем «порядок» не через демо­кратические законы, а через силовые структуры, которые, как известно, авторитарны по определению. К тому же дру­гих союзников в борьбе с финансово-экономическим кризи­сом и массовой коррупцией как бы не обнаружилось. Да и эти «союзники» коррумпированы нисколько не меньше, чем предполагаемые «противники». Всех поразило коррупцион­ное загнивание, к тому же в условиях исконного российского разгильдяйства, пьянства и лени. И вот тут и появилось зна­комое до судорог простое решение: экономика либеральная, политика авторитарная.

На мой взгляд, это ошибочная концепция. Без свободы слова, без оппозиции, без массовой инициативы в экономи­ке, без гражданского общества мы еще больше усилим при­мат государства над человеком, то есть вернемся к тупиково­му варианту развития. Достаточно хорошо известно, что об­щественное развитие идет успешнее и быстрее там, где влияние государства на жизнь человека, на его миропонима­ние, на его инициативы ограничено защитой интересов зако­нопослушного гражданина. Самореализация личности — ос­нова прогресса.

Конечно же и сталинократия, и головокружение демо­кратов, и близорукость олигархов, и безответственность местных князей, — все это внесло свою лепту в пугающую реставрацию общества при радостных восклицаниях полити­канствующих большевиков и национал-социалистов. Но ав­торитаризм может быть только временно успешным, но гу­бительным стратегически, поскольку он от рождения отрав­лен бациллами разложения.

Но почему же все-таки сделан такой выбор? Повторяю, он вырос как результат извечной борьбы между либерализмом и авторитаризмом, при том, что авторитаризм во всех его ипостасях — самодержавие, большевизм, фашизм — глубоко укоренился в жизни и сознании, а либерализм только про­растает, да еще в атмосфере, зараженной тоталитаризмом. Авторитаризм слаще, ума особого не надо, им болеет Россия уже сотни лет. У нас меньше боятся войн, террора или голо­да, чем свободы, потому как мы пока не знаем, что это такое. Недаром же в обществе загуляла во время Перестройки при­сказка: свобода — не масло, на хлеб не намажешь. Иными словами, авторитаризм нам до боли и крови знаком. В обще­державной казарме мы уже жили. И все же, уж коль он сно­ва подобран на кладбище России, стоит сказать о его опас­ности поподробнее.

В силу многолетних традиций авторитарность в нашей стране перенасыщена психологией нетерпимости и догма­тизмом, не приемлющими перемен. Отсюда и тоска по Лени­ну, Сталину, Андропову, и возврат к старому гимну, и новая цензура, и активность льстецов, и предложение восстано­вить памятник Дзержинскому, и обманчивые надежды на во­енных, способных якобы «навести порядок». Видимо, у но­вой правящей элиты явно не хватает времени заглянуть в ре­альную историю страны.

В России до сей поры господствуют феодально-социалис- тическое мышление, феодально-социалистическое поведение, феодально-социалистические привычки. Вечен поиск «пятого угла», который, кстати, всегда отыскивается. Разве нормаль­ные люди могут пять раз менять название своей страны? Миллионы родились подданными Российской империи, не­сколько месяцев побыли гражданами Российской республи­ки, затем стали советскими, сначала в РСФСР, потом — в СССР, умирают — в несоветской и несоциалистической, на­пример, самостийной Украине. Пять раз менялся гимн: «Бо­же, царя храни...», «Марсельеза», «Интернационал», «Союз нерушимый», мелодия Глинки — без слов. Теперь снова вер­нулись к музыке большевистского гимна.

Москву до сих пор «украшают» памятники Ленину, Марк­су, Энгельсу, Тельману, Димитрову. Лепят памятники Дзер­жинскому и Андропову. Улицы: Большая и Малая Коммунис­тические, Марксистская, проспект Ленина, площадь Ильича, станции метро: Бауманская, Октябрьская. Во всех крупных городах — то же самое. А посмотрите на имена институтов, заводов, колхозов, школ. Города Ульяновск, Дзержинск, Комсомольск и т.д. Вся страна замусорена памятниками и надписями с именами уголовников. Терпимое отношение к большевистской символике в рамки здравого смысла никак не умещается. Давайте подумаем: жить на улице имени уго­ловника. Учиться в институте имени террориста. Работать на заводе имени убийцы. Нет, не умещается.

Зададимся вопросом, какими же механизмами сознания и социальной практики ковалась в прошлом устойчивость ав­торитарной тенденции?

Прежде всего, паразитированием на тезисе об идеальной грядущей жизни. Если эту мечту постоянно сопрягать с мер­зостью бытия, то складывается особый тип сознания. В осно­ве его — люмпенская психология, которая падка на утопии. Да и сознание просто обездоленных людей легко поддается очарованию розовых снов. В самом деле, как жить человеку, который нищ, невежествен, беззащитен, бессилен? Впереди ничего нет, кроме борьбы за каждодневное существование. Детей его ждет та же участь.

Судя по всему, мир не скоро избавится от социальных утопий, если это вообще когда-нибудь произойдет. Питатель­ная почва утопий — практическая и духовная — остается. Вероятно, сохранится и когнитивная почва: утопия играет роль социальной макрогипотезы и тем самым несет свою но­шу в процессе познания. Но страшны не утопии сами по се­бе, а попытки втиснуть их в практику социального устройст­ва. Конечно, человек вправе делать свой выбор, в том числе и тот, бессмысленность которого очевидна. Равно как и об­щество имеет право на заблуждения, но только в том случае, когда это его выбор, а не нечто навязанное — или силой ору­жия, или через манипулирование массами. Утопическое со­знание в России и сегодня весьма влиятельно. Снова акту­альна проблема его бунта против рационализма. В известной мере он продемонстрирован итогами парламентских выбо­ров в декабре 2003 года. Нищенство неизбежно оказывается на поле иррационализма.