Спецзадание "Любовь" - Агата Лав
— Тише, — произносит Игорь и упирается локтями в свои бедра, наклоняясь ко мне. — Я вижу по твоим глазам, что ты испугалась. Лучше попробуй что-нибудь сказать. Речь должна была остаться.
— Ос… остаться? — я проталкиваю слова наружу, хотя это дается мне нелегко. — О чем ты?
Никольский обхватывает мой высокий стакан и убирает его к стенке. Я зачарованно наблюдаю за ним и вскоре догадка накрывает меня штормовой волной. Мне что-то подмешали в напиток! Поэтому я не могу пошевелиться...
— Нет, — я выдыхаю и снова дергаюсь, словно пытаюсь вырваться из сложившейся ситуации, как из страшного сна. — Игорь, нет…
— Да, — он кивает и вновь щурится.
Я проваливаюсь в его нехорошие глаза.
— Так на чем мы остановились, — задумчиво добавляет Никольский.
Он протягивает ладонь к моему лицу. Причем он тормозит в последний момент, словно дает мне шанс откинуть его пальцы. Или даже не так — он дает мне две секунды, чтобы я максимально прочувствовала свою беспомощность. И я так остро чувствую ее, что дыхание перехватывает. Больше всего на свете я хочу, чтобы он не касался меня. Но поделать с этим ничего не могу. Его длинные пальцы ложатся на мою щеку. Игорь медленно проводит, очерчивая скулу и задевая уголок губ.
— Вспомнил, — он стирает усмешку и смотрит на меня предельно серьезно. — Мы говорили о том, что ты якобы знаешь, каково быть в чужой власти.
— Хватит, Игорь…
— О, нет, так быстро я не закончу. Я слишком много знаю об этом дерьме.
Он скалится. Становится очевидно, что он выпил далеко не одну порцию виски. И алкоголь действует на него не расслабляюще, наоборот, в нем открывается злость.
— Видишь ли, мой отец — магистр этой дисциплины, — он смеется короткой опаляющей вспышкой. — Он мне в деталях объяснил каково это.
Никольский переносит ладонь ниже и обхватывает мою шею. Он нажимает пальцами, останавливаясь на тоненькой грани, за которой уже начинается насилие. Я судорожно сглатываю, не понимая, как лучше себя вести. Молчать? Или ему нужны мои слова? Вообще существуют верные слова, чтобы заставить его остановиться?
— Игорь…
— Я давно живу под его подошвами. В нашей семье всем отведены свои роли. Мой отец — глава и бог, Люба… Она любимая дочь, гордость и наследница империи. А я отвечаю в нашей прекрасной семейке за чувство разочарования. Я всех разочаровываю.
Он усмехается.
— Меня терпят, ведь мы не в Спарте. У меня есть все, кроме свободы.
Никольский подхватывает мою руку, после чего отрывает ее от подлокотника. Он тянет ее наверх, а потом разжимает свои пальцы. Моя рука безвольно падает вниз.
— Чувствуешь? Вот это оно, — он поднимается со своего места и приближается вплотную к моему лицу. — Вот как себя чувствуешь, когда на самом деле находишься в чужой власти.
— Но ты можешь двигаться, Игорь.
— Думаешь, я хочу быть здесь? Лететь на очередной аукцион своей семьи и смотреть на толпу чужаков, каждый из которых считает меня ничтожеством? Или ты думаешь, я хочу помогать своей сестренке?
Он качает головой.
— Не обольщайся, конфетка. Я такая же марионетка, как и ты. Только дергаюсь на золотых нитках.
Никольский расстегивает мой ремень безопасности. Он бесцеремонно собирает ткань моей одежды, даже не думая деликатничать. Я ощущаю его горячие сильные пальцы, которые хозяйничают на моем теле. Еще секунда, и Игорь обнимает меня, отрывая от сиденья. Он берет меня как куклу и переносит в другой ряд. В тот самый, где крыло не закрывает вид на пушистые облака. Я снова пробую найти общий язык с собственным телом. Но выходит лишь немного разжать пальцы.
— Здесь будет лучше, — говорит Игорь.
Он садится на свое место, рядом с которым стоит столик с початой бутылкой. Никольский затягивает мое тело на себя, устраивая меня на своих бедрах. Моя голова непроизвольно скатывается и утыкается в его плечо, словно мы влюбленная парочка.
— Ты выпил лишнего, — говорю шепотом, потому что иначе голос сразу садится и хрипит. — В таком состоянии ты можешь… можешь перейти черту. А у нас важная встреча, Игорь. Я должна…
Я не могу подобрать слово, но Игорь меня не торопит.
— … быть в форме, — выдыхаю, устав бороться с туманом в голове, который не дает мыслить ясно.
— Я не сломаю тебя. Только чуть потреплю.
Он откидывает волосы от моего лица, а потом наклоняется и касается губами моего виска.
— Духи и правда отличные. Охеренно пахнешь.
— Тебе скучно, Игорь? Ты так развлекаешься?
— Да, мне скучно. Меня давно ничего не заводило, — он опускает ладонь ниже и касается моего живота сквозь тонкую ткань. — Все-таки ты слишком на нее похожа. Это безумно злит. И будоражит…
Он снова смеется, а мне удается сделать хоть один наполовину кривой жест. Я накрываю рукой его ладонь и пытаюсь сжать. Второе не выходит.
— Мне плохо, Игорь. Меня тошнит, — я вру, но мне остается надеяться на его брезгливость.
— Я не трахну тебя в таком состоянии, не паникуй. Сама попросишь, когда захочешь.
— Я не захочу…
— Я тоже думал, что смогу жить без денег отца. Но нет… К частным самолетам быстро привыкаешь. Я продался, и ты продашься.
Никольский обхватывает меня за талию и чуть приподнимает, устраивая поудобнее в своих объятиях. Я считываю, как он откидывает голову на подушку кресла и поворачивает к иллюминатору.
— Мы уже скоро прилетим, — добавляет он, утыкаясь подбородком в мою макушку.
Глава 8
Я едва запоминаю остаток полета. Слабость окончательно забирает меня, и я все-таки отключаюсь. Хотя всеми силами пытаюсь зафиксировать, что происходит вокруг, чтобы потом не мучиться от неизвестности. Мне удается ухватить реальность вспышками — я помню голос пилота в динамике, ступеньки трапа, стук чемодана, прикосновение охранника… Никольский распорядился взять меня на руки и отнести в машину. Потом я снова заснула.
Так крепко, что просыпаюсь уже в другой комнате. В ней сумрачно, горит лишь торшер на высокой изящной ножке. Неужели уже вечер? Время пролетело так стремительно. И у нас же должна была состояться первая важная встреча вечером… Ксения говорила мне.
Я ничего не понимаю.
Я приподнимаюсь на руках,
