Царевна-ведьма - Владимир Васильевич Радимиров
— Ох-хо-хо-хо! — мгновенно развеселился тот, лёгкостью вопроса, видимо, обрадованный, — А тут и знать нечего! Это любой дурак тебе скажет! Самое больное на белом и на не белом свете — это когда тебя огонь немилосердно поджаривает, вот!
То услышав, лешие с водяными да банниками согласно этак забормотали да головами своими закивали. Почитай что все они с таким умозаключением целиком и полностью согласилися.
Но не согласилась с этим Милолика!
— Ну уж, это нетушки! — громко она воскликнула, — Ты тут, Ворик, не прав, ибо есть и побольнее нечто гораздо…
— Это, интересно, что же, а? — враз встал тот в позу.
— А это совесть!.. — твёрдо сказала ведьмочка молодая, — Совесть нечистая куда как сильнее душу, бывает, терзает, чем даже само пламя…
Однако, противу её ожидания, подавляющее большинство свидетелей мохнатых её почему-то здесь не поддержало.
Хотя что, по большому счёту, тут было вообще-то странного? Свидетели-то эти нечистой силой считалися и сами, и о муках совести своей нечистой, за неимением видимо таковой, они особо и не помышляли, и таковой высшей муки не ведали они, наверное, ни шиша.
Да дела-а. Вничью, короче, закончилось это их умственное состязание. А вместе с ним и вся их борьба-схватка. Никто из соревнующихся, получается, другому своё превосходство не доказал, и не обязан был, таким образом, чужой воле тут покоряться.
Милолике-то что — она и этим исходом оказалась довольна, поскольку и ничья давала ей полное право адского жениха отшить к такой матери. Ну а Воромир разозлился вначале страсть прямо как: глаза у него стали такими ярыми, что метали, казалось, лучики пламени, а рожа у жениха неудатого красною стала, как тот бурак, и выражение заиграло на ней страшней страшного…
Потом он норов свой разошедшийся кое-как в руки всё же взял, и даже под конец сумел вымучить на лице улыбочку слащавую.
— Ладно, — махнул он рукою, словно с неудачей своею смиряясь, — Так и быть, Милолика — более я тебе не жених. Гость я просто-напросто, ага…
— Ну, а коли так, — энергично он добавил, — коли гость я твой всего-навсего, то прошу я нижайше и тебе мою особу уважить. Прошу гостьей моею и тебя я побыть сколько того пожелаешь! Клянусь всем на свете — ничего худого тебе я не сделаю! Покажу лишь чудес всяческих тебе великое множество, и вернёшься ты домой, когда только захочешь!
И надо же было такому случиться — согласилась неожиданно Милолика с предложением этим льстивым!
То ли чары вновь тайные Воромир супротив неё применил, а то ли всё вышло так само, а прямо загорелась она в гостях у князя адского побывать. И как Баба-Яга её ни уговаривала, как переубедить её ни пыталася — ан всё-то ведьмочке азартной было по барабану! — потеряла она чувство опасности окончательно, и собралась уже отбыть в пределы незнаемые с наглецом этим адским…
Видит тогда Яга, что её воспитанница одурела прямо, и говорит она, поразмыслив, гостю их рьяному:
— Ну что же, князь Воромир — так тому и быть. Соглашусь я отпустить с тобою мою воспитанницу. Но! — и тут она палец кверху воздела и добавила весьма строгим голосом: С условием одним непреложным! А иначе ехать ей с тобою никак будет не можно!
Тот же до того, видать, удаче своего предприятия был рад, что согласен оказался на любые условия Ягины. И то ведь верно — заманил-таки он к себе лебедь белую, красну девицу, и то было добром для него, хоть для Яги с Милою было и скверно.
— Поклянись, внук Кащеев, — огненный взор в молодца ведьма старая вперила, — поклянись самым для тебя дорогим на нашем общем свете, что ничего худого ты Милолике моей не сделаешь! Клянись кровью своею чёрной, а не словесами изощрёнными! На вон, для этого дела тебе нож мой острый.
И подаёт ему из-за спины ножик свой остроотточеный.
Ну что ж, Воромир нож тот взял, бровями собольими весело поиграл, устами белозубыми задорно посмеялся, да и надрезал себе ножиком большой палец.
И вот же удивления Милолике было-то зреть, а только закапала из надреза на землю не алая кровь, а чёрная совершенно!
Ух ты, не солнце яркое струилось, видать, по жилам обитателей адских, а сам чёрный мрак, и то видеть ей, конечно же, было странно.
— Клянусь жизнью своею, Баба-Яга, — произнёс с пафосом князь адский, — что не причиню я твоей воспитаннице ни малейшего даже вреда!
Хотел было он ещё чего-то к клятве своей добавить, но Баба-Яга руку вверх тут подняла и его словоизлияния прервала.
— Ша! — громко она воскликнула, — Вполне этого достаточно, хитрован Воромир! И помни, хоть ты и бессмертный, но отныне ты — бес смертный! Нарушишь клятву сию страшную — помрёшь смертью ужасной, а коли слову своему будешь ты верен, то уж так и быть — живи себе и впредь!
Мрачным-премрачным сделалось в этот миг лицо Воромирово, и даже кожа на нём, кажись, посерела. Наверное, это сама смерть накрыла душу его своею сенью, и заморозила она на миг в ней смех и веселье.
Однако недолго предавался молодец бесшабашный тоске да печали. Свистнул он посвистом разбойным отчаянным, и кони его иссиня-чёрные, запряженные в повозочку золочёную, были уже тут как тут.
— Прошу тебя, Милолика! — подал ей руку Воромир, — Заходи да садись-ка. Ужо доедем мы быстро…
Усадил он красну девицу на сиденьице мягкое бархатное, и едва она Бабе-Яге успела ручкой на прощанье помахать, как Воромир вожжи-то хвать, свистнул громче прежнего аж в два раза — и стрелою они прочь оттуда отчалили.
И вот смотрит Милолика удивлённо, а кони-то адские не по земле уже скачут-передвигаются, а в небесах самих быстро мчатся. А вокруг-то виды открылися дивные — никогда такого Мила доселе не видывала. И то — небо ведь в глубине было чёрное, всё сплошь в разводах багрово-красных переливающихся, да во вспышках пугающих ярко-алых. И тучи клубовидные, точно живые, сжималися да разжималися то медленно, то быстро, и будто бы от боли природной дёргалось всё в небесах да корчилось.
А под ними странного было и того больше, ибо зелени не виделось там вовсе, а стлались в ущельях гор острых заросли
