Назад в СССР: демон бокса - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
— Дядя в разведке служил. Пацаны на улице кое-что показали. Отработал, для улицы хватит. Если на неподготовленного нарвусь, типа того Володи, уложу на асфальт или в больничку. Ну а в целом, сами подумайте, какой из меня боец в неполных девять лет?
Азиат рассмеялся.
— Хорошо, что понимаешь своё место. И кураж у тебя есть. Вот только мелочь трясти — нехорошо.
— Таки я вас умоляю! — я «включил еврея». — Клянусь, ни копейки не вытряс. Просто среда у нас такая. Социальное окружение. Мне хватает мелочи на карман, потому что сдаю мамины бутылки из-под молока и кефира. И папины коньячные, но он мало пьёт.
— «Социальное окружение», надо же, — он продолжал веселиться. — Парень, тебе правда исполнится девять, а не двадцать девять?
Больше двух тысяч, а что с того? Я в теле девятилетки. Признаю, неосмотрительно бросаюсь «взрослыми» и «умными» словами, мне минус в карму.
— Пригласить вас на день рождения? Приходите.
— Лучше ты к нам. Кто твой тренер?
— Александр Николаевич.
— Ну, с ним о чём хочешь договорюсь. А в Минске?
— Кошкина.
— Ой, бл… Ничего. Если твои родители напишут заявление на перевод, она не помешает. Только каверзы будет строить.
— Понятно. Как вас зовут?
— Ким.
— А по-отчеству?
— Просто «папа Ким». Так принято. Ну, беги к гимнастам. Тренеру привет от меня.
Новоявленному папе я не сказал, что стремлюсь как раз к боксёрам. Будем считать, что шаг к самбистам из травоядных гимнастов чуть приблизит к цели.
— Где ты пропадал? — Александр Михайлович «включил строгость», хоть у него это получалось не очень. Он был прав, младшая мужская группа как раз пыхтела на параллельных брусьях, моём далеко не лучшем снаряде.
— Так… к самбистам в гости ходил. Вам, кстати, привет от папы Кима.
Тренер, намеревавшийся идти к старшим, остановился, словно неожиданно натолкнулся на прозрачный и очень твёрдый барьер.
— От Кима? Бьюсь об заклад, ты что-то там натворил. Повздорил с борцами?
Слух о моём кумите с битым Володей наверняка вскоре облетит лагерь. Таиться бессмысленно.
— С боксёром.
— Ты в своём уме? — это уже вмешался Игнат.
— Теперь поздно жалеть, — я печально развёл руками. — Ничего особого не произошло. Ну, пописает бедняжка денёк-другой кровью, пройдёт. Я же не изверг, чтоб пацана калечить.
— Заливаешь! — хмыкнул тренер, но Игнат, узнавший меня лучше, был другого мнения.
Его опасения оправдались в столовке. Боксёры зашли позже обычного, Володя заметно прихрамывал. Он что-то сказал Моисею, показав на наш длинный стол. Пятёрка парней лет четырнадцати-пятнадцати двинула к нам. Старший начал:
— Здоров, Игнат. Помнишь прошлогодний уговор: вы сидите тихо и сопите в две дырки, мы гимнастов не трогаем. Твой малёк его нарушил.
Вряд ли они собирались устраивать разборки с бойней прямо в столовке, на глазах тренеров. Но наезд был конкретный. С обещанием продолжения.
— Пацану ещё девяти нет. Ваш просто пожалел его, не прибил. Простите ребёнка, а я за ним прослежу, чтоб не лез в глупости.
Молодец, пытался разрулить конфликт без крови, но боксёры её конкретно жаждали, поэтому отсидеться за игнатовой спиной не выйдет. Я отложил ложку, которой хлебал околомясной суп с перловкой и картошкой.
— Ша, пацаны. Игнат не при делах. Другие гимнасты тоже. После ужина перетрём, какие у вас претензии.
— Претензии? Да у Володьки нога распухла, врач сказал — неделю без тренировок, купаний, танцев, — разволновался второй боксёр.
— Мне отказаться на неделю от тренировок, купаний, танцев? Не вопрос. Клянусь неделю не ходить на тренировки по боксу, а на танцах всё равно не лапаю вашу Галю.
— Эта шпана из подворотни дерзит, — заключил третий. — Надо преподать урок.
— Спасибо, учитель. После ужина передохну и иду к вам учиться. А пока кушай, кушай супчик. И гимнастам не мешай.
Я ожидал какого-то агрессивного жеста. Например, надевания тарелки с кашей мне на голову. Под строгими взглядами тренеров не решились. Жаль.
По распорядку после обеда юные спортсмены, отягощённые не слишком калорийной, зато обильной пищей, разбрелись по корпусам на тихий час. Я отмахнулся от увещеваний Игната, среди которых был совет тихо собрать вещи и до ужина дуть на автобусную остановку в Минск, упал на койку, моментально уснув. Правда, минут через сорок-пятьдесят проснулся, захотелось в туалет — вернуть вселенной жидкую часть супчика и компота из сухофруктов. Подтянув шортики на место, понял: больше не усну.
Отхожие места, такие длинные ряды деревянных кабинок над выгребными ямами, соседствующие с шеренгой кранов для умывания над пятиметровым желобом, находились на полпути к тренировочным полянам. Ноги словно сами потянули меня к единоборцам.
Около ринга и тяжёлых груш, набитых песком или чем-то ещё там, не ошивалось ни единой души. Даже неприкаянной, невидимой обычным грешникам. А вот с борцовской стороны раздавались звучные удары, что странно: ни в самбо, ни в других официальных дисциплинах борьбы в СССР удары не практиковались. Конечно, для всяких спецслужб армии, МВД и КГБ ограничения не действуют, на гражданке — ни-ни. В семидесятом году даже дзю-до до конца не легализовано, нет общесоюзной федерации, а на международные соревнования ездят самбисты, с непривычки ломающие пальцы на ногах, всю жизнь тренировавшиеся в обуви.
Двинув на звук, я увидел Женю, увлечённо бьющего ногой по боксёрскому мешку на уровне головы. Ким молча наблюдал. Оба обернулись, когда под моим кедом скрипнул камешек.
— Вот и наш каратист Брюс Ли! — приветственно махнул рукой Женя.
— Сразу мимо. Брюс Ли — звезда кун-фу.
— Ого, ты и это знаешь? — Ким приподнял бровь. — Лучше скажи: сможешь так? Этот удар называется маваши-гери.
— Могу. Но не буду. Папа Ким, поймите, я — уличный боец. Драться приходится в школьных брюках, не размявшись и не разогревшись. Не поработав на растяжку. Женя классно бьёт. Но на улице так не ударит, не получится у него. Ноги эффективно работают до пояса — по ногам, в пах, в пузо. Максимум до почки, но это долго тренировать. Жень, дай мне с правой ноги в ухо. Не бойся. Не убьёшь.
Он ударил с места, довольно неплохо. Я подсел, выставив руку в блоке, и пнул его в бедро, в сантиметре от фаберже.
— Ты даёшь!
— Да, Женя. Ударил бы по яйцам, считай — без детей остался. Маваши — красивый киношный удар. Хорош, если противник качается в раздумьях —
