Назад в СССР: демон бокса - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Я скинул мастерку, достав из кармана отвёртку, подбросил её, поймал левой и снова перебросил в правую.
— Ты отвёгткой воогужился! Шпана подзабогная…
— Ничего подобного. Хотел завернуть винтики, у нас шпингалет в спальне разболтался. А тут ты… Против такого большого лба у малька не велик выбор. Может, и отлупишь меня. Но в печень, в почку или на крайняк в глаз я тебе отвёртку загоню. Начинай первым! Мне для отмазки перед ментами нужна самооборона.
— Моня, он много…здит, — мудро заметил один из их шоблы. — В реале не такой крутой, как себя ставит.
— Ты сам это пговегишь? Ценой отвёгтки в глазу? Ну нахег. С психом не желаю связываться. Пошли.
— Моня! Галя теперь с Женей танцует. Я в случае чего Женю прикрою.
Я кричал насмешки в спину уходящим боксёрам, они не оборачивались, борцы ржали. Из кустов на песок повалили зрители — папа Ким, Игнат, Александр Николаевич. Смотрели ли представление Коган с Ботвинником, понятия не имею, если и сидели в кустах, ретировались незаметно. Последней оттуда вышла Галя в сопровождении пары некрасивых гимнасток и демонстративно взяла Женю под локоть. Тот от счастья едва не растёкся по песку как растаявшее желе.
Глава 4
4
Боксёр-пионер-гопник
Приехавших навестить меня родителей я упросил оставить чадо ещё на одну смену, благо почти бесплатно, большую часть нашего недорогого содержания берёт на себя социалистическое Отечество. Оба таращились на сына жилистого, загоревшего, нимало не угнетённого лагерным бытом.
— Ты вырос сантиметра на два, — заметила ма. — Как же я по тебе соскучилась!
— За осень и зиму надоем.
— Как успехи? — поинтересовался папа.
— Супер! К концу смены — соревнования. Приезжайте, если сможете. Тренер наш Александр Николаевич уговаривает перейти с осени на пятикратные тренировки в неделю, чтобы повысить разряд.
— Много… — промямлила мама. — Устанешь!
— Здесь две тренировки пять дней и одна в субботу, ничего страшного. Мне — на пользу. Идём!
Я потащил обоих на гимнастическую площадку и, вклинившись между девочками, показал свою программу в вольных упражнениях. У родителей челюсти отпали. Оба ни разу не приходили ко мне на тренировки, даже соревы проигнорировали, у папы занятия, у мамы диссертация на сносях, некогда им… Здесь же не увильнули.
Представил, как их колотнуло бы, если бы показал учебный спарринг с Женей или другими пацанами. Рубились мы не жёстко, но в полный контакт. С утра я отрабатывал обязаловку на гимнастике, вторая треня была с каратистами.
А вот Владимир Ботвинник, двукратный чемпион СССР по боксу, за нами посматривал. И алчущий глаз тренера, всегда ищущего молодые таланты на предмет переманить к себе, почему-то задержался именно на моей персоне. Однажды, когда основательно вымотался у папы Кима и едва шевелил ногами по направлению к кубрику гимнастов, тренер преградил мне дорогу.
— Здравствуй, гопник.
— И вам не хворать.
— Что так неуважительно?
— За гопника.
— Так сам пацанов моих пугал: гони мелочь из карманов.
— Ах, это… — я потёр физиономию, по которой крепко прилетело ногой, и ещё не успел залатать ущерб. — Так они почему-то именно шпаны боятся. На пушку взял, они зассали. Я из интеллигентной семьи, папа — доцент, мама диссертацию пишет.
— Интересно. Многие мои с Розочки и Карла Либкнехта, их грушевские гоняют, оттого в бокс записались, ты их по больному резанул… Ладно. Знаешь, кто я?
— Естественно. Почётный мастер спорта, неоднократный победитель и призёр чемпионата Союза, главный в Минской СДЮШОР по боксу, что на Волоха. Почему-то ни разу не боксировал ни на Европе, ни на Олимпийских, — его досье я знал из аудиолекций инопланетянина, а ещё одну деталь узнал здесь: — Погоняло ваше — Ботя.
— Хм… И правда подкованный малёк. Коль обо всём этом в курсе, выходит, боксом интересуешься?
Лицо у него было мягкое, чуть полноватое. Совсем не типичное для человека, собственноручно разбившего сотни других лиц. Не о нём пел Владимир Высоцкий: бить человека по лицу я с детства не могу.
— Интересуюсь. Правда. И не для улицы, мы и так комаровских гоняем. Бокс — это не драка, а спорт, искусство.
— Вправду так считаешь?
— Ну не идут же в фехтование, чтоб научиться протыкать людей железяками. Пустой разговор, Владимир Владимирович. До двенадцати никто меня в бокс не возьмёт и не пустит.
Тёзка Путина, в то время совершенно неизвестного паренька, задумчиво пригладил коротко стриженую шевелюру.
— Есть варианты. В любом правиле можно найти исключение.
— К вам в «Спартак» мама не пустит ездить. Далеко, с пересадками.
— Ага… задумывался. А к Владимиру Львовичу? На «Динамо» от бульвара Луначарского прямой трамвай идёт.
— Он же меня в штыки принял, когда я отдубасил его питомца.
— А что ты хотел? Прилюдно унизил его школу. Исправимо. Он таки мужик отходчивый, — Ботвинник вздохнул, посмотрел на меня внимательно и вдруг спросил: — У тебя в родне евреев не было?
Что он там усмотрел, даже «Вышний» не узнает. Родители из России, рожица у меня славянская, волосы с пшеничным отливом, подбородок крупный «волевой», глаза серые наглые. С евреем не больше общего, чем с команчами. Но коль это важно…
— По матери, наверно, есть. Формально мы все русскими записаны.
— Так и Коган — белорус, так сказать. В общем, дам тебе телефон. Начнётся сентябрь — звони.
— Родители боятся в бокс отдавать, сколько их не теребил, — признался я. — Папа ещё так-сяк, назвал меня в честь Попенченко, мама ни в какую.
— С мамой я сам поговорю, — заверил тренер. — Главное, чтоб у тебя желание не пропало.
На второй смене и борцовский, и боксёрский состав спортсменов сменился полностью, Коган милостиво согласился меня протестить. Я признался:
— Руками мало что умею.
И пробил в мешок двойку левой-правой, во второй удар вложив запас злости. Вышло громко. Попади такой в голову или в корпус человеку — мало не покажется.
— Удар поставлен и удар хороший, — оценил Ботвинник. — Но совершенно не боксёрский. На ринге толку от такого нет. Семён, я его по защите погоняю, что там наш уличный боец умеет.
Один из разрядников помог намотать мне бинты, завязал перчатки. Первые в жизни настоящие боксёрские. Потёртые, с мелкими трещинками на коже. Я нырнул под
