Приключения Турткоза - Суннатулла Анарбаев
Турткоза привезли на стойбище. Там его ждал человек в белом халате. Он очень походил на того самого доктора, который лечил пса в городе. Турткоз только взглянул на него, доброго и ласкового, устало закрыл глаза…
Через неделю волкодав мог подниматься с места, выходить из дома. Во дворе, на верёвке, висела шкура знакомого волка. При виде её Турткоз зарычал, шерсть на загривке встала дыбом.
Карабай поспешно увёл его в дом:
— Пошли, пошли, Турткоз, тебе нельзя волноваться! И это ведь не волк, а его шкура!..
Спустя несколько дней снег уже везде стаял, из земли пробивалась ярко-зелёная травка. В небе сверкало золотистое солнце. У забора толпились мальчишки с сумками за плечами. Они остановились, чтобы полюбоваться на знаменитого волкодава.
— Вон он, вон он, Турткоз, тот самый, который насмерть стоял против матёрого волка! — воскликнул один из ребят.
— Да-а, волкодав что надо! — протянул другой.
— Такого во всей округе не сыскать! — убеждённо заявил третий.
— Это уж точно, — подтвердил четвёртый.
Турткоз, смущённый похвалами, отвернулся, пошёл прочь, укоризненно помахивая хвостом, точно хотел сказать: «Э, ребята, бросьте, что это вы в самом деле! Что я такого сделал, чтобы так уж меня расхваливать? С волком схватился? На моём месте любой волкодав поступил бы так же. Ведь работа у нас такая — охранять отары. Напали серые на овец — вот я и сразился. Ещё раз нападут — ещё раз схвачусь. Насмерть. Такое уж наше дело. Обычное…»
СУЛЕЙМАН-ОХОТНИК И ЕГО ДРУЗЬЯ
I. КОГДА ЧЕЛОВЕК НЕ ЧУВСТВУЕТ СТАРОСТИ
Сегодня у деда Сулейма́на был день получки. Выйдя из конторы управления районного водного хозяйства, он пошёл в продуктовый магазин: пользуясь случаем, хотел закупить провизии, чтобы ещё раз не приезжать потом в райцентр. Хвост очереди в бакалейный отдел тянулся через весь магазин. Покачав головой, Сулейман-бобо [2] повернул к выходу, но его остановил мальчишка в соломенной шляпе.
— Дедушка, встаньте на моё место, — сказал он тихонько, но настойчиво, потянув его за рукав якта́ка — длинной, навыпуск рубахи без ворота.
— Да что ты, сынок, — сказал Сулейман-бобо, бросив смущённый взгляд на очередь. — Люди ждут, а я…
— Так я ведь вам свою очередь уступаю… Мне не к спеху, постою ещё, — сказал мальчик, отходя в конец очереди.
— Вставайте, дедушка, вставайте, — раздались подбадривающие голоса.
— Спасибо, дети мои, спасибо, сынок! — сказал бобо, робко втискиваясь в очередь, на место мальчика в соломенной шляпе. Сулейман-бобо не любил считать себя немощным старцем, да и не был он таким, но почёт и уважение, оказанные ему людьми в очереди, были приятны.
Старик купил пачек двадцать зелёного чая, два килограмма колотого сахара, кулёк леденцов «Новва́т», связку румяных бубликов, уложил их в ситцевый мешочек и пошёл к выходу. В конце очереди, терпеливо прислонившись к прилавку, стоял мальчик в соломенной шляпе. Проходя мимо, дед ласково погладил его плечо.
— Дай бог здоровья родителям, вырастившим такого сына! — И чтобы более не смущать мальчика, поспешно зашагал прочь.
Ещё бобо заглянул в мясную лавку: купил два килограмма баранины, кило курдючного сала — для плова. Теперь можно идти домой. Только очень хотелось пить. А жажду дед мог утолить только крепким зелёным чаем. Других напитков он не признавал. Поэтому Сулейман-бобо поспешил, придерживаясь тенистой стороны улицы, к чайхане́, которая располагалась как раз по пути…
На широкой деревянной кровати — сури́, застланной шёлковым тюфяком, сидел, сгорбившись, точно замёрзший ворон, пожилой благообразный старец с пышной чалмо́й вокруг головы. Он полулежал на горке зелёных бархатных подушек, поджав под себя ноги в и́чигах. Сулейман-бобо хотел прошмыгнуть мимо, в глубь чайханы, где было тенистее, а значит и прохладнее, но старец окликнул его дребезжащим голоском:
— Эй, Сулейман-бай, милости прошу на пиалу чая! Садитесь ко мне, что вы вечно прячетесь?!
Бобо медленно направился к нему. Но именно этого-то он и не хотел; сидеть вместе с этим человечком, слушать его нытьё, поддакивать ему. Положив мешочек на край сури, Сулейман-ата[3] церемонно поздоровался со старцем за руку. Несмотря на жару, на нём был тяжёлый халат — чапан.
— Садитесь, Сулейман-бай! — пригласил старик, наливая в пиалу янтарного цвета чай. Бобо с ногами забрался на сури, принял чай, потом развязал свой ситцевый мешочек, высыпал на поднос, на котором стоял одинокий пузатый красный чайник, десятка два сушек, горстку леденцов.
— Угощайтесь, мулла. — Бобо с хрустом стал есть сушку.
Старец с изумлением наблюдал за тем, как он ест эти сушки, даже не размочив их в чае. Потом вдруг спросил:
— Сколько вам лет, Сулейман-бай?
Бобо некоторое время молчал, шевеля губами, точно вычислял про себя свой возраст.
— Кажется, уже за седьмой десяток перевалил. А что?
— Я много моложе вас, Сулейман-бай, — произнёс старец с какой-то непонятной обидой, — а посмотрите, сколько зубов у меня осталось, вот, глядите, а-а-а!..
Он широко раскрыл рот и приблизился вплотную к Сулейману-бобо. Тому волей-неволей пришлось заглянуть в рот собеседника. В нём было всего четыре сломанных, полусгнивших, жёлтых зуба.
— М-да, небогато, — сказал он удручённо. Потом улыбнулся в усы и добавил: — Если верно, что у человека тридцать два зуба, то все тридцать два у меня целёхоньки. И не помню, чтобы они когда-нибудь болели.
— Признайтесь, Сулейман-бай, вам, наверное, ведом какой-нибудь секрет, как беречь зубы? — заговорщицки придвинулся старец к бобо. — Почему ваш рот полон здоровых зубов, а у меня — всего четыре, и те больны?
Сулейман-ата пожал плечами:
— Не знаю. Но думаю, что с малолетства и за всю жизнь вы съели слишком много сладкого, может, и не одну арбу.
— Ну, было дело. А вы, вы разве не ели сладостей?
— Приходилось, как же иначе, мулла-ака? [4] Только сладостями, что доставались нам из вашего сада — кислыми яблоками и неспелым урюком не больно-то можно было испортить зубы.
Старичок опустил голову:
— На всё воля аллаха, Сулейман-бай. Такие были времена.
Наступило неловкое молчание. Сулейман-ата решил разрядить атмосферу:
— Да о чём говорить, что было — то быльём поросло. Ваш отец был богачом, а мы — дети «голопузых», как говорили тогда…
Помолчали.
Старец отпил из пиалы несколько глотков чая, потом сказал задумчиво:
— Конечно, мы с вами теперь, Сулейман-бай, не молодеем, а наоборот, стареем. С каждым днём годы всё больше и больше дают о себе знать. У меня, например, в последнее время сильно пошаливает
