Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
— А это совсем просто, — перебил его Весенник. — Я к тебе из баб, кто постарше, подошлю. Есть у нас такие, что всех знают. Да, а вотчимов с матками писать или…
— Я тебе имя твоего отца могу вписать? — теперь перебил Рейург. — На сегодняшний день что есть, то и запишу, а что у кого раньше было, ну, так сам сообрази.
Староста кивнул.
— Вот как сообразишь, так и пришлёшь… знающую. И не тяни. Чтоб, когда с проверкой припрутся, у меня уже всё в порядке было, а если спрашивать начнут, то чтоб с ответами не путались.
Весенник снова кивнул и встал.
— Пойду мордушки посмотрю. А ты посиди. Может, ещё что нужного вспомнишь.
Рейург молча согласился.
Им обоим надо было сейчас помолчать и подумать порознь.
Староста возился долго и, вернувшись с небольшой связкой уже выпотрошенных рыбок, стал налаживать уху. Рейург молча следил за его ловкими умелыми движениями, не вмешиваясь. Но молчание не было ни тягостным, ни враждебным. Отцом завещано действовать им сообща, не подставляя, а прикрывая друг друга, воля отца священна. А что и как сказать жене, Рейург уже продумал и никаких срывов или — не дай Огонь — недопониманий не ожидал. Он мог многое сказать о жене и хорошего, и плохого, но в одном убедился давно, ещё до женитьбы, почему и согласился с отцовским выбором. Дурой эта женщина никогда не была и свои интересы блюла свято. А чтобы интересы жены не противоречили интересам мужа… ну, так это уже его забота.
Так всё в общем-то и вышло. Правда, с небольшими, как говорится, нюансами.
Вернувшись с рыбалки, Рейург переоделся и вышел к общему завтраку спокойным и сдержанно весёлым. Всё как обычно, в обычный день, с предстоящими обычными хлопотами. И только в самом конце, когда нянька уже вошла забрать обоих мальчишек в детскую, и те вылезали из-за стола с неизбежным ронянием салфеток и ложек — малы всё-таки для взрослого стола, но пусть учатся — Рейург как бы невзначай сказал жене:
— Постричь пора, обросли, как лохмачи.
Жена и нянька обменялись мгновенными взглядами, нянька кивнула, и жена решилась уточнить:
— Обоих?
— Конечно, — даже как бы удивился Рейург и добил, чтобы никаких недомолвок: — Зачем разделять братьев. По новым законам им всё поровну.
И на этом вроде бы всё закончилось. Воля отца священна, и никто никогда ни словом, ни намёком не посмеет противоречить ей. И сам отец, даже потом, когда-нибудь, признав своё решение ошибочным, что, дескать, не того выбрал наследником, отправив лучшего в бастарды, а такое всегда возможно, ибо только Огню ведомо будущее, переиграть не сможет, решение принято и слово сказано. Нет, стоит ли записывать мальчишек близнецами или всё же оставить погодками, это ещё можно обдумать, но сути не изменит: они — единокровные братья и равны в наследстве, правах и обязанностях. А что старший должен быть заботлив и младший почтителен, ну, так при такой малой разнице в возрасте это малозначимо.
Но Рейург видел, что жена не считает проблему исчерпанной, и ему стало даже интересно: и что она придумала? Кому из мальчишек и чего попросит сверх положенного?
А день — обычный суматошный, заполненный повседневными делами — катился своим чередом. Посёлок, разумеется, уже всё знал от старосты. Новости были важные и — вот уж редкость! — не во вред, а потому обсуждались без слёз и причитаний, тихими обмолвками, чтоб не сглазить и не спугнуть. И, занятый обычными делами и хлопотами управляющего, Рейург спокойно ждал.
Он был уверен, что знает жену и с лёгкостью предскажет любой, ну, почти любой её поступок. И всё же она сумела его удивить.
Пришла к нему в кабинет поздно вечером, после ужина, показывая, что разговор предстоит серьёзный и по делу, но сугубо семейному. Села за стол напротив и без паузы, очень спокойным, но не терпящим возражений тоном начала:
— Я хочу ребёнка. Своего ребёнка.
А вот такого зачина Рейург не ожидал. Бесплодие жены, вернее, слишком высокая вероятность рождения больного или даже нежизнеспособного, была ему давно известна, его об этом предупредили ещё до свадьбы, и по взаимному безмолвному согласию они и построили свою жизнь. И вдруг теперь… Она что…?!
Жена, не отводя от него взгляда, качнула головой с тщательно уложенными в фигурный узел чёрными, без единой сединки, волосами, безмолвно подтвердив, что, нет, ничего с её здоровьем не изменилось. А вслух сказала:
— Коша беременна.
Рейург поморщился, открыл рот, но жена жестом остановила его и продолжила:
— Этот ребёнок будет моим. Кто бы ни родился, я заберу… Сразу. И выкормлю сама.
Рейург медленно кивнул и всё же уточнил:
— И тебе всё равно, кто отец?
Жена слабо улыбнулась.
— Коша сама не знает. Как всегда. И… у неё все черноглазые получаются. А волосы… мальчика подстрижём, а девочку подкрасим. Как все делают.
Рейург снова кивнул. Да, в этом ничего такого необычного нет, тоже… от века ведётся. Что ж… если ей это так надо… Можно понять. А вот насчёт того, что сама выкормит, надо уточнить прямо сейчас.
Но они женаты уже много лет, и она сама заговорила об этом.
— Её приданое или его учёба на мне. Полностью. И свою материнскую долю мальчики тоже получат. Всем поровну.
Рейург молча достал из ящика стола чашу для возжиганий. Клятва на Огне — самая прочная, за её нарушение карает Огонь до седьмого колена.
После клятвы, жена ушла, а он ещё немного посидел, разглядывая медленно остывающую ритуальную чашу. Трое детей… конечно, вырастить троих труднее, чем двоих, но… Как любил говорить отец, бывает и хуже. Но надо будет и себя приструнить, а то только начни, признавать да забирать, как из лукошка посыплются. Да ещё с этими переменами да послаблениями с использованием местных условий… Рейург коснулся пальцами уже остывшего края и пробормотал положенную в такой ситуации — он не первый и не последний, кому приходилось решать о количестве детей — молитву. Вот теперь, действительно всё. А дальше… дальнейшее только Огню ведомо.
Несмотря на обилие курьеров — и откуда их столько в Рабском Ведомстве? — и вдруг зашмыгавших в разных направлениях легковушек, рейс у Гаора закончился вполне благополучно. Всё развёз, заказы собрал, в Заведение заехал, опять же пообедал, потрепался, отдохнул немного душой и телом, а, когда и куда исчез из бардачка белый заклеенный конверт с исписанным листом внутри, не видел, не знает, да и был ли тот конверт… Не
