Ургайя - Татьяна Николаевна Зубачева
Староста на вёслах, господин управляющий впереди сидит, простором речным любуется… ничего такого особенного и необычного. В приречном посёлке все и плавают, и рыбачат, и… ну, река много чего человеку дать может, если с умом брать. А река Светлой не зря называется, добрая она к людям, спокойная.
Выведя на стремнину, староста мягко приподнял вёсла, давая течению самому пронести лодку к продолговатому, поросшему невысоким, но густым лесом острову, разделявшему реку на два рукава, а потом, чуть-чуть подправив, вдоль правого крутого почти отвесного обрыва к песчаному «язычку» и так, что лодку и вытаскивать почти не пришлось, сама на песок вылетела. От посёлка их никак углядеть невозможно, и потому вытаскивали лодку, переносили поклажу в балаган из почерневших от старости брёвен и ставили мордушки — староста понятливо кивнул, видя, что к удочкам управляющий и не притронулся: значит, как и думал, для разговора поехали — уже вдвоём.
Пока возились и обустраивались, совсем стемнело. Но в очаге уже горит небольшой жаркий огонь, в котелке булькает вода для походного чая и на деревянных, чтоб руки не обжечь, шампурах скворчат пузатые жирные колбаски.
Рейург вытащил из кармана плоскую небольшую фляжку, свинтил оба стаканчика-колпачка.
— Давай, Весенник. Вспомним и помянем.
Староста, услышав своё почти забытое детское имя, вздрогнул. Даже так?! О чём же разговор пойдёт, если… и, проверяя себя, свою догадку, ответил:
— Отца вспомнить и помянуть всегда надо… Ветерок.
Рейург кивнул, подтверждая догадку. Слово сказано, и нет управляющего и старосты, есть два брата, дети одного отца, а матери… ну, про то, только отец и те две женщины — мать и кормилица-нянька — знают, которая из них которого мальчишку родила, растили-то их обе вместе, ничем не разделяя до шести лет. А потом… одного за руку отвели в детскую, где уже стояла только одна кроватка, а другого так же за руку отвели в посёлок, в избу, одного одели в магазинное-привозное, а другого в полотнянку, один жил с отцом и матерью, а другой с вотчимом и маткой, а ещё через год одного увезли в школу и одели в форму, а другого на клеймение и надели ошейник, одного растили и учили на управляющего, а другого — на старосту. Так уж положено, от века веков, что рождается господин, рождается и раб ему, и каждому законному сыну положен брат-бастард, не нами заведено, не нам и ломать.
Двое мужчин молча приподняли стаканчики и склонили над огнём, чтобы несколько капель упали прямо в пламя, не загасив, а подбодрив его, и выпили, одним глотком до дна.
Староста вернул стаканчик брату, чтоб тот убрал фляжку: им не напиться, а поговорить надо, повернул палочки с мясом, чтоб прожаривались равномерно.
— Даже так?
Рейург кивнул.
— Да. С весны крутят. Новые бумаги пришли, у меня волосы дыбом.
— Ну?
— Ну, про выдачи ты знаешь.
— Невелика прибавка.
— Да, но зато разрешили внутренние ресурсы.
— Огороды увеличим?
— И скотина своя.
— Это хорошо.
— Но не в ущерб.
— Это-то понятно, — староста даже поморщился, показывая, что об этом и упоминать не стоило. — А с дорогой как?
— На менки бегать? Дозволяется, но… — Рейург мрачно хмыкнул. — Ежели кого увезут, то… а тут ещё машины эти… с чёрными беретами.
— Слышали. Предупрежу. Наша доля…
— Всё ваше. Фишки и гемы сдаёте мне, я к выдачам прибавлю.
Староста весело ухмыльнулся.
— Во-во, веселись, с тебя с первого шкуру спущу, если что. А теперь самое веселье пойдёт. Слушай.
Рейург помолчал, борясь с желанием достать фляжку и отхлебнуть уже всерьёз и прямо из горлышка. Брат терпеливо ждал.
— Называется, экономия горючего. А на деле… возрастной сортировки ни в этом году, ни в следующем не будет. Так что… старики все остаются, но выдачи только на работающих.
— Так список же ты подаёшь.
— А проверка? Как хочешь, но чтоб все при деле были.
Староста кивнул.
— Дальше слушай. Кто помрёт, так ради одного труповозку не вызывать, хранить, пока полная загрузка не наберётся.
— Это как? — искренне удивился Весенник.
— Ледник сделать! — Рейург всё-таки выругался. — Полная загрузка, знаешь, сколько? Во-во! Это что, настоящий морг оборудовать?!
Староста невольно передёрнул плечами и спросил:
— И что, тут никак иначе?
— Иначе? Можно. Самим, понимаешь? А печку поставить ещё дороже.
Теперь оба замолчали надолго. Зашипел капающий в огонь из потрескавшейся колбасной кожицы жир, и они взяли себе по паре, тем более, что и чай поспел. Молча выпили по кружке, заедая горячим сочным мясом. Староста обтёр пальцы о разорванную лепёшку и нарушил молчание.
— А в бумаге как сказано?
— Использовать местные условия, — буркнул Рейург.
— Так… — Весенник не поверил услышанному, — так это значит…
— Оно и значит, что пепел закапывать, что тело, — вздохнул Рейург.
Староста с удовольствием рассмеялся.
— Ну так и не ломай голову! Это ж… это ж по-нашенски можно будет.
— Ага, развеселился! Вам-то по-нашенски, а мне ошейник представить надо! Вон Хромуля уже не встаёт, вот-вот ему осталось, молчи, всё я знаю, а застынет он, так мне что, идти голову ему отрезать?! — разозлился Рейург. — Или костёр ему персональный погребальный делать?
— Зачем костёр? — сразу стал серьёзным Весенник. — Не надо, не по местным условиям в посёлке костёр погребальный делать. А… а ты не думай об этом. Мы тут сами всё сделаем, и ошейник, чистенький обожжённый тебе принесём. И шуму никакого не будет. Ты только не спрашивай, чтоб нам врать не пришлось.
— Точно без шума? — недоверчиво переспросил Рейург. — А то тут не штрафом, тут и вовсе с места полететь можно. А у меня дети, — и твёрдо посмотрел в глаза брата, — мальчишек в школу отправлять пора.
Весенник медленно, не отводя взгляда, кивнул, показывая, что понял: древняя традиция беспощадно порушена, и оба… племянника будут считаться законными сыновьями господина управляющего, разница там сезона два, может, чуть больше, но такова, что можно хоть близнецами, хоть погодками записать, это как отец решит. Воля отца священна.
— Воля отца священна, — повторил он уже вслух и спросил: — Твоя будет молчать?
— Если не захочет развода по бесплодию, то будет, — спокойно ответил Рейург.
Весенник кивнул и не удержался:
— А девчонки?
Рейург вздохнул.
— Их не могу, не потяну я, там и приданое, и учёба опять же. Да и… не от маток же их дёргать. А Малинка с Чернушкой вовсе с родными.
— О клеймёных и речи нет, — отмахнулся Весенник. — Оно не смывается. Мелюзгу на обработку когда повезут?
— Не раньше следующей весны. Опять же для экономии горючего, чтоб накопилось побольше, — Рейург невесело усмехнулся. — И ещё по бумагам. Велено всем
