Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова
Ох, только б царица его тогда не приметила… ведь не помилуют. Фёдор наутро проснулся, ровно живой водой умытый, а у Михайлы до сих пор ледяным ветерком по спине пробегало. Как вспомнит он лицо царицы, страшное, старое, так сердце и зайдется.
А с другой стороны… узнать бы про тайну эту!
Тайны у царей дорого стоят, он бы и боярство тогда получил.
Голову с плеч снимут? Это у других, у глупых! Он умный, он справится.
— И Фёдора любишь. Любишь ведь?
И глаза так прищурены, ехидно, жестко…
Михайла и отозвался в тон Патриарху.
— И царевича люблю. И себя люблю. И человек он хороший, и выгодно мне при нем быть. Сам знаешь, Владыка, кто был я, а кто сейчас есть. Кому б отработать не захотелось?
— Пожалуй и многим. Столько пиявиц ненасытных, сколь не дай им, все просят, все молят. Дай — дай, отдай — подай. А работать-то никто и не желает.
— Когда многого хочешь, многое и спросят. Разве нет?
— И то верно. Государыня Любава с тобой говорила, а теперь и я скажу. Служи моему племяннику верно, и я тебя милостями не оставлю.
— Буду служить, Владыка. И государыне Любаве, и племяннику твоему, и тебе, верно и честно.
Макарий оговорку заметил, но сделал вид, что не понял. Понятно же, по статусу называют… а не по тому, кого Михайла первого слушаться будет. Но и патриарха так устроило. Заговорил он уже о том, что его волновало.
— Ты мне скажи, чадо,что за боярышню себе нашел Федор? Ведь ни о ком другом не думает мальчик. Не приворот ли там, не зелье какое?
Михайлу аж по спине холодом пробрало.
Устя… его Устя⁈ И сейчас ее могут… нет-нет, и тени подозрений допускать нельзя! И справится он с этим! Так юный наглец улыбнулся, что Макарий даже опешил.
— Когда,Владыка, позволишь говорить откровенно?
— Чего ж не позволить, чадо? Считай,что ты предо мной как на исповеди,и все слова твои меж нами останутся.
— Ну тогда… Заболоцкая — она домашняя, да порядочная. Объелся царевич вольности, прискучили ему девки грязные, а тут Заболоцкая повернулась. А она ж тихая, Владыка, да рассудительная, на шею ему кидаться не стала, выгоды не искала… а на высокой-то веточке яблочко завсегда слаще!
Хмыкнул насмешливо патриарх.
Могло и такое быть, и верно наглец говорил. Ой как могло… просто? А люди чаще всего чем-то простым и руководствуются, не надо в них сложности искать. Сочетание момента да и характера, вот и получается что-то интересное. А начнешь разбираться — и все раньше было под солнцем, и будет еще не раз.
— Фёдор на эту Устинью только и смотрит. Ведомо тебе это?
— Ведомо, Владыка. Она ж рядом вьется, а в руки не дается, вот и тянет парня. Сам я несколько раз его в церковь сопровождал, когда он зазнобу свою повидать желает.
Несколько! Каждые три дня и сопровождал, теперь боярышня Устинья так в храм и ходила. Поутру, с сестрой и матушкой. Молилась усердно. О чем? Кто ж знает, губами шевелила беззвучно, а ликом так чистый ангел. Видно, что молится она, а не парней разглядывает.
Любовались оба, и Михайла, и Фёдор, только царевич открыто, а Михайла исподтишка. Еще успевал и с Аксиньей переглянуться.
Как поранили его, да пригласил Заболоцкий заглядывать, стал он иногда бывать на подворье, хоть и нечасто. Хотел с братом Устиньюшкиным подружиться, да тот буркнул что-то и ушел восвояси. Михайла не унывал.
Насильно мил не будешь?
Так он и не насильно, а постепенно, потихоньку, по шажочку единому, всегда у него все удавалось. Разве что Устинья дичится, да брат ее не улыбается.
Странные люди. Ну так то до поры, до времени, найдет Михайла к каждому свой подход!
— Думаешь,все дело в недоступности? Может,и так… видывал я ту Устинью, рыжа да тоща, чего в ней лакомого?
Михайла едва удержаться успел, чуть на Владыку, как на дурака не воззрился.
Рыжая? Тощая?
Да в уме ли ты, патриарх⁈ Али не чувствуешь, какой свет от нее, какое тепло? А все ж не удержал лица, что-то Макарий понял.
— Тебе она тоже нравится, что ль? Да что в ней такого-то?
— Нравится, — Михайла решил, что лучше не врать. — Теплая она. Ясная вся, хорошо рядом с ней. Няньку она свою выхаживала… добрая.
— Теплая, добрая… тьфу!
Промолчал Михайла.
Оно и понятно, патриарху такие бабы, как царица Любава — выгоднее, привычнее. Они во власть прорываются, зубами прогрызаются. А Устинье власть не предложишь, нутряным чутьем Михайла понимал — не надобна ей та власть! И дважды, и трижды не надобна!
Ей бы рядом с любимым жить, греть его, заботиться, вот и будет счастье. Михайла на этом месте только себя и видел. Вот нужна ему именно такая, домашняя, тихая, ласковая…
— Ладно. Вот, возьми… задаток.
Михайла тяжелый кошель принял, а внутрь не посмотрел, на Макария уставился.
— Без дела деньги не возьму, Владыка.
— Дело простое будет, при Фёдоре и впредь рядом будь. Вот и сладится.
— За то мне и денег не надобно.
— Надобно. Не просто так даю, мало ли, что купить, кому платок подарить — понял? Для дела тебе серебро дано, не на девок тратить. Будь рядом с Федором, а когда что неладное заметишь, ко мне беги. Я тебя и приму, и выслушаю, и все ко благу Фединому. Молод он, горяч,иногда не понимает очевидного…
Теперь Михайла кивнул. Понятно, покупают его откровенность,ну так что ж? Михайле любые деньги надобны, на медяки жену не прокормишь!
— Когда так — то согласен я, Владыка.
Макарий фыркнул, но не сердито. Так, скорее… уговаривать тут еще всякого. Вот не хватало! И отпустил Михайлу.
Тот и пошел, задумался.
Не верил он в доброту патриарха, нет там и тени доброты. А вот что есть?
Скорее… ежели женится Федор, новая фигура в палатах государевых появится. Вот и старается патриарх о ней поболее узнать. Соглядатаев приставить можно, да ведь не все и вызнаешь?
Обложить он Устинью хочет, ровно волка — флажками красными.
А и посмотрим. Хитер патриарх, да и мы не из лыка сплетены. Авось и его переиграем. А нет… тогда — отпоем!
* * *
Царица Марина пальцами ленты перебрала, поморщилась.
Да, вот эта, золотая, в волосах ее смотреться хорошо будет. Нового ей аманта*
