Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова
— И что ты скажешь об этой стране?
— Она слишком опасна, чтобы позволить ей существовать. Я считаю, что на карте мира не должно быть никакой Россы. Должны быть несколько государств, мелких, независимых друг от друга, неопасных для нас. И надобно воспитывать россов. Насаждать там свою религию, культуру, обычаи, нравы, сказки и песни, травить в них все росское, учить презирать исконное, свое. Восхищаться нашим. Только тогда мы сможем жить спокойно.
— Я согласен с тобой, магистр. Что ж. Я готовлю запасной план. А ты приводи в действие своих людей. И пусть свершится, что суждено.
— Пусть сбудется — выдохнул магистр.
Пусть.
Может, тогда он наконец, забудет?
Сможет?
Сколько уж лет прошло, а не забывается то искушение диавольское, не оставляет его… раньше вообще только бичеванием да постом строгим спасался от плоти восстающей. А сейчас возраст, сейчас попроще стало…
Забыть!
Стереть Россу с карты мира — и забыть о ней навсегда.
О них обоих…
* * *
— Батюшка, мы с Устей покататься хотим!
— Покататься?
Боярин Заболоцкий даже брови поднял от удивления. Что это на сына нашло?
— Саночки возьмем, говорят, за городом горку залили, да не одну.
— А-а… — понял боярин.
Святочная неделя начинается.
Развлекаться-то и нельзя, навроде, запрещено это в великий пост. Но ведь не удержишь молодняк, все одно разгуляются, разговеются, а вот где да как — кто ж их знает⁈
Вот Борис, поговорив с Патриархом, и решение принял. Не можешь запретить?
Возглавь!
Грех, конечно, да мало ли, что там, в диком поле, происходит⁈ Там ни одной церкви и нет, Государыня Ладога замерзла, сугробы — с головой зарыться можно. вот, там и построили по приказу царя городок потешный деревянный, горки раскатали, торговый ряд поставили — куда ж без него? Кому сбитня горячего, кому орешков каленых, кому пряничков печатных, а кому и платочек, варежки, носочки — мало ли что на торгу зимой предложить можно?
А казне — прибыточек.
И молодежь с ума не сходит, не бесится. Или хотя бы пригляд за ними какой-никакой, а есть, где родители приглядят, а где и стража поможет слишком буйных утихомирить.
Все ж, как ни крути, сколько рождественский пост длится? Сорок дней!
Сорок дней не веселиться, не гулять, душу не отводить? Только домой да в храм? Когда тебе сто лет в обед, может, оно и ничего. А когда молод ты, весел, счастлив, когда тебе гулять хочется, веселиться, жизни радоваться?
Может, и грех, так ведь однова живем, отмолим, небось! И себя боярин помнил в молодости. Сейчас — и то погулять не отказался бы, на саночках с горки прокатиться. Не подобает боярину-то? А мы морду воротником прикроем, авось, и не заметит никто, а заметят — скажем, что сшибли просто.
— Когда поехать хочешь, сынок?
— А хоть бы и завтра, батюшка, как погода выпадет? Может, и вы с маменькой съездите? Чай, не в грех, а в радость? Ксюху, вон, возьмем?
Боярин подумал, да и рукой махнул.
— Поехали, Илюшка! Как завтра погода хорошая будет, так и поедем, санки свои возьмем, покатаемся всласть.
Чего ж не развеяться? После страшной Веркиной смерти боярин себе еще не завел новой полюбовницы, ну так хоть на людях побывать. А может, еще и приглядит кого, потом словечком перемолвится, да и дело сладится?
— Благодарствую, батюшка. А то еще можно бы и Апухтиных позвать? Марья моя от дочки хоть и никуда, а все ж, на пару часиков вырвется?
Алексей расплылся в довольной улыбке.
А и то, Николка доволен, в доме у него нынеча мир да спокойствие, бабы над малышкой мурлыкают, даже боярыня его довольна. А и Илюха молодец. Воле родительской не прекословит, выгоду для себя найти старается. Оно-то понятно, ласковый теленок двух мамок сосет, да ведь не каждый то делает!
Знают многие, а делают-то сколько, один человек на сотню?
То-то и оно…
— А и позови, Илюшка.
— Дозволишь нам вдвоем с Устей съездить, батюшка? Вроде как Аксинья там не особо ко двору пришлась, а вот Устя с Машкой моей вмиг сдружились, щебечут, ровно два щегла.
— Езжай, сынок, скажи, пусть сани заложат, и езжай.
— Благодарствую, батюшка.
Илья поклонился — и вышел вон.
Устя его в коридоре поймала.
— Согласился?
— Едем, Устяша.
А что Илюшка и сам санями править может, и что сестру ему покатать чуточку подольше не в грех, и за город выехать, и к роще подъехать… ну так что же?
Часом раньше, часом позже, кто там проверять будет? Сказано — к Апухтиным поехали… а что кружной дорогой, так это и не важно, поди. Просто дорога такая.
* * *
Сенная девка Михайлу в коридоре остановила, шепотом позвала за собой. Симпатичная девочка такая, ладненькая, все при ней, с какой стороны ни посмотри, хоть спереди, хоть сзади, так руки и тянутся. Михайла и отказываться не стал.
— Ну, пойдем, хорошая…
Думал парень, что его за сладеньким зовут, а оказалось…
Сидит в горнице, на скамейке, патриарх Макарий, смотрит внимательно. И как-то сразу Михайла понял — врать не надобно. Так и правду ведь сказать можно по-разному?
Поклонился, на всякий случай, рукой пола коснулся.
— Поздорову ли, Владыка?
— Знаешь меня…
Не спросил, утвердил. Ну так Михайла все одно ответил.
— Кто ж тебя, Владыка, не узнает, разве что дурак последний? А так всем ты ведом, все о тебе говорят.
— А говорят-то что?
— Что хороший ты, Святейший Владыка. Уж прости, из казны лишку не черпаешь, о своих заботишься…
Практически так все и есть. Только вот кто — свои, и что — лихва? Кому греча крупная, кому и жемчуг мелкий будет, так Макарий из вторых как раз. Но патриарх хмыкнул, лесть по вкусу ему пришлась, бревно в своем глазу Владыка давно на доски распилил да продал с выгодой.
— На правду похоже. А еще что говорят?
— О родстве твоем с царицей, о том, что царевича ты любишь, всего самого лучшего для него хочешь…
Теперь уж очередь патриарха улыбаться настала. Понятно, хочет. Но не говорить же вслух, что Любава для Феди венец царский достать мечтает, а он родственнице дальней не противится? Измена сие, Слово и Дело Государево!
— Смотрю я, ты паренек неглупый.
Михайла поклонился.
