Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова
– Привыкла уже, учит итальянский. Написала, что нашла подружку. Жизнь налаживается!
– Жизнь налаживается, – повторил Самохин. – А как маменька ейная?
– Сидит тихо, как мышь под веником, – сказала Мирослава жестко. – Мы с ней договорились.
На самом деле Гала пыталась торговаться, мутить воду и интриговать, не желала отпускать кровиночку за границу, не хотела подписывать документы. Пришлось надавить, пригрозить лишением родительских прав. Доказательств ненадлежащего исполнения родительских обязанностей у них было хоть отбавляй. Опять же Фрост представился Гале, официально представился, с фамилией, именем и отчеством. А когда представлялся, снял перчатки. И Гала тут же перестала упираться, а начала лебезить и извиняться. Они не стали слушать ни извинения, ни заверения, им было достаточно Галиной подписи. Им и притаившейся в соседней комнате Василисе. Можно сказать, теперь они с Артёмом сделали все свои дела, закрыли все свои долги. Оставалось лишь одно, самое последнее дело…
Эпилог
– Вы уверены, детишечки? – Самохин бросил неодобрительный взгляд на стоящих в обнимку Мирославу и Артёма.
– Уверены! – Сказали они разом. И головами кивнули тоже разом.
– Это как у вас там называется? – Он вздохнул. – Закрытие гештальта, или что?
– Типа того, товарищ следователь. – А это уже Артем.
Мирослава, кажется, Самохина больше не слышала, она стояла, задрав голову, перед Свечной башней. Это было ее решение – прийти сюда перед отъездом. Она решила, а Артём не противился. А Самохину так и вовсе пришлось пойти на должностное преступление, чтобы раздобыть ключ от этой чертовой башни.
Горисветово пустовало с октября. Школу закрыли, персонал рассчитали. Оставили только охрану на воротах. С охраной, кстати, тоже пришлось договариваться Самохину. Он подозревал, что Мирослава договорилась бы и сама, но ему хотелось присутствовать и контролировать. Осталась у него такая потребность. А еще остался почти животный страх, что ничего на самом деле не закончено, что зло не сгинуло, а всего лишь затаилось на время.
Наверное, и у этих двоих были похожие страхи. А иначе с чего бы им переться в эту глушь?! Чтобы удостовериться, если не увидеть, то шкурой почуять изменившуюся ауру этого черного места. В экие дебри его повело?! Нахватался от молодежи всякого… креативного.
– Открываю? – спросил он таким тоном, словно до последнего надеялся, что они передумают.
– Открывайте! – сказала Мирослава.
– Я первый, – сказал Артём и взял Мирославу за руку.
– Стариков вперед, – проворчал Самохин и вставил ключ в замочную скважину. – И имейте в виду, детишечки, подниматься на смотровую площадку я вам запрещаю!
Можно подумать, они его послушают. Можно подумать, он сможет их остановить.
– Мы не будем, – сказала Мирослава, и от сердца отлегло. – Мы только так… постоим.
А в башню он все-таки вошел первый, оттер плечом Артёма, бросил предупреждающий взгляд на Мирославу.
Внутри пахло морозом и едва заметно гарью. Где-то над головами шелестели крылья каких-то невидимых снизу тварей: то ли голубей, то ли летучих мышей. Под ногами шуршала штукатурка. Они замерли перед каменным постаментом, спиной к спине, глядя в три разные стороны, прислушиваясь к чему-то внутри самих себя.
Постояли, помолчали. Самохин порылся в карманах пуховика в поисках завалявшейся сигареты. Артём снял и снова надел свои щегольские перчатки. Мирослава зачем-то старательно пригладила распущенные волосы.
– Ну что? – спросил Самохин почему-то шепотом. – Кто-кто в домике живет?
– Ничего, да? – Мирослава посмотрела на Артёма.
– Ничего. – Тот кивнул, взял ее за руку. – Совсем ничего.
– Ну, а раз совсем ничего, так и нечего нам тут делать, детишечки! Холодина какая! Выходим!
Самохин первым вышел из башни, повернулся лицом к этой каменной монстре, задрал голову к ее подпирающей снежные облака макушке. По левую руку встал Артём, по правую Мирослава. Снова постояли, к чему-то прислушиваясь.
Самохин услышал это первым. Дзинь-дзинь… Одним проволочным перышком об другое. Вернулись ангелы.
– Что это за звук? – спросил Артем.
– Красиво, – отозвалась Мирослава. – Словно музыка ветра, да?
Самохин улыбнулся, обнял этих двоих за плечи, развернул, сказал весело:
– Уходим, детишечки! Все здесь теперь будет хорошо!
Конец
