Контракт - Дмитрий Панасенко
Август подавил тяжелый вздох.
— Ну и во сколько мне обойдется пополнение?
— Да всего шесть солидов серебром переплатить пришлось. — Чуть отдышливо выдохнул, погромыхивая латами, старающийся не отставать от юноши, здоровяк. — Зато такие псы, господин, в самой гвардии Ислева таких не сыщешь, особенно те двое…
«Шесть солидов. Две недели работы мастера каменщика, или месяц для дюжины подмастерий — укладчиков.»
— Марка и еще целая мера серебра? Знаешь, Гаррис… — Сойдя с последней ступеньки цу Вернстром, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся изо рта поток брани отряхнул слегка испачканный меловой пылью рукав камзола и закрыв глаза подставил лицо яркому весеннему солнцу. — У меня создается впечатление, что ты не слишком понимаешь ситуации. Я дал тебе две марки. Две. Для того, чтобы нанять дюжину бойцов на месяц. Обычных крепких мужиков знающих с какого конца браться за копье. В усиление дружины. А теперь ты возвращаешься и говоришь, что цена увеличилась почти вдвое. Причем, насколько я понимаю, названная тобой сумма без интереса[12] гильдии. Шесть солидов за месяц. Это уму не постижимо… И кого ты нанял Антония — сокрушителя тьмы[13]?
— Да не было бы никакого интереса, пробурчал себе под нос, отступая на пол шага назад здоровяк. — Они не гильдейские…
На миг сердце цу Вернсрома дало сбой. Боль растеклась по затылку, ударила в шею и ухнула вниз по позвоночнику. Кулаки юноши невольно сжались.
«Так и есть. Он опять подошел к приказам «творчески» Наверняка нанял каких-то разбойников. Сейчас. Сейчас, когда цу Вернстромам необходимо оставаться чистым как слеза. Чтобы ни имперские чинуши, ни церковники сюда и носу сунуть не подумали.»
— Что?! Да ты понимаешь, что… Слова рвались из горла змеиным шипением. И кого ты притащил? Висельников? Пиратов? Беглых!?.. Да ты хоть… — Август закашлялся.
— Господин! Беда, господин! — Перебил уже приготовившегося к гневной отповеди цу Вернстрома на полуслове, подбежавший к нему, бледнеющий и потеющий, жадно глотающий воздух при каждом слове, тощий, чем-то неуловимо напоминающий донельзя отощавшую и потерявшую перья ворону, старик. — Беда… — Повторил он и тяжело втянув в себя порцию воздуха, пригладил торчащие в разные стороны, белые будто пух у увядающего одуванчика, волосы, после чего склонился в глубоком поклоне. — Беда, господин! Не велите казнить… Оплошал! Не уследил!
«Боги милостивые, и что на этот раз?»
— Ну, и что стряслось? — Процедил, молодой человек, чувствуя, как расползшаяся под шапкой густых, цвета хорошо просушенной соломы волос боль стягивает его голову стальным обручем, и сделав шаг в сторону, оперся спиной на нагретую ярким весенним солнцем стену. — Опять кирпичи уронили? Пришибло кого? Стена треснула? Ров обвалился? Говори уже! — Вновь прикрыв глаза юноша принялся совершать глубокие и мерные вдохи по одному загибая пальцы. Обычно это помогало ему успокоиться. Но видимо сегодня был не тот случай.
— Вино! Вино, господин! — Громогласно провозгласил старик и зло рванув себя за ворот нарядно вышитой цветной нитью рубахи горестно затряс головой. — Ой, как оплошал-то, старый дурень… Вы приказали в обоз, бочонок Ромейского сладкого грузить, а Стевий, чтоб его собаки на псарне подрали, все перепутал и большую бочку Лютецкого молодого в фургон закатил… Ту что на восемьдесят галлонов. Простите господин не хотели… Может перегрузим? Так просто такую бочку, конечно с телеги, конечно не скинуть, тяжела больно, разобьется, но если все остальное сгрузить, то до полудня точно справимся, к тому же все равно лошадей раньше не переподкуют… — С кряхтением разогнувшись старик одернул полы, потертого прожженного и покрытого кое-где пятнами плаща и уставился на барона жалобным, собачьим взглядом.
— Лошадей? — Изо всех сил старающийся сохранять остатки душевного равновесия молодой барон старался говорить медленно и размеренно, но горло перехватило, и он дал петуха на середине фразы. — Каких еще, мать вашу лошадей?!
— Кхе.. — Озабоченно дернув поросшим редким волосом, выпирающим из горла словно таран корабля, кадыком, ключник в очередной раз потеребил полы плаща и утерев слезящиеся глаза, сделал отгоняющий зло жест. — Да наших господин, наших… У Бюрхе и Хольре, подковы шатаются. Как сглазил кто. Теперь переподковать их значится надобно, а то далеко не уедут. Да и упряжь бы подновить. Ремни, там поменять, заклепочки подстучать, оси у фургонов дегтем подмазать…
«Все ясно.»
— А почему? Вчера? Не проверили? — Разделяя каждую фразу глубоким мерным вдохом лилейным тоном поинтересовался чувствующий, что начинает по настоящему закипать Август.
— Так.. — На бледном лице старика-ключника начали медленно проступать красные пята. — Вчера все в порядке, господин было… вроде.
— Значит, вчера в порядке… Но сейчас, ты говоришь, что необходимо все еще раз проверить. — И что потом? — Подчеркнуто холодно произнес, неимоверным усилием совладавший с накатившим на него желанием схватить, что-нибудь тяжелое и с размаху опустить это что-то, на блестящую от пота макушку старика, молодой человек и наконец-то разлепив придавленные ярким весенним солнцем веки принялся сверлить сгорбившегося слугу немигающим взглядом. — До полудня перегрузим вино, переподкуем лошадей, потом трапеза, ведь негоже в дорогу отправятся голодными, потом небольшой отдых и двинемся в путь к закату? А может, глядишь, к вечеру снова окажется так, что нужно все проверить, потому как провиант в фургонах какой-то не такой, да спицы в колесах старые?
— Так может на завтра все дела и отложить, а? — На дне слезящихся глаз, медленно- медленно, словно калечная улитка отступающего назад, старого слуги блеснуло что-то подозрительно похожее на удовлетворение. — Или на два… Если гонцу верить, люди курии прибудут со дня на день… Не гоже, когда гости в дом, а хозяина нет…
«Точно. Так я и думал.»
Август вздохнул и вновь мысленно сосчитал до дюжины и обратно. Потом умножил пол дюжины на полторы, поделил результат на три, умножил на четыре…
— Я..
— Молчи. Просто молчи. — Предупреждающе вскинув руку, цу Вернстром продолжил свои упражнения в счете. Ключник поник, сгорбился, будто из него вытащили половину костей, отчего еще больше стал напоминать старого побитого пса. Или гаргулью. Неподвижно стоящий в паре шагов, с интересом прислушивающийся
