Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1977 год
Бочанцев тяжело вылезает из «газика» и медленно идет в тень. И вдруг видит знакомый кулачок Иерихонской розы, торчащий из раскаленного песка. Она будет ждать дни и месяцы, и, лишь упадут первые тяжелые капли, кулачок разожмется—и во все стороны полетят несущие жизнь семена.
Бочанцев внимательно смотрит на это неказистое терпеливое растение, до которого пришлось так долго добираться, и оно ему кажется прекраснее самых ярких цветов. «Настоящая роза пустыни», — думает он.
За араукарией в Антарктику
На какой-то миг ветер угнал туман к проливу Дрейка. Солнечный луч, пробив морось, тепло коснулся лица. Исчезло скрипенье гальки и чавканье грязи под сапогами, над головой проступил ровный, могучий шум лесных гигантов, будто море накатывало волны на песок. Араукарии и буки тонули в солнечном свете, зеленой стеной высились папоротники. Словно Николаев был не на антарктическом острове Кинг-Джордж, а попал куда-нибудь в Парану, на юг Бразилии.
Но остатки араукарии, находившейся сейчас перед ним, были несравнимы с любой красавицей Пиньо-де-Парана (1 Местное название араукарии в бразильском штате Парана.). Там местные жители, «пиньейро», привычные к виду араукариевых лесов, ценят реликтовое дерево за прочную древесину, эфирное масло, благовонную смолу.
А на острове Кинг-Джордж араукария была извлечена из-под вулканических туфов, найдена в нижнемиоценовых отложениях.
Миллионы, десятки миллионов лет назад высилось это дерево в лесу, похожем на нынешние южноамериканские горные лесные массивы, где и теперь качаются под ветром вершины араукарий. О том, как неистребимая сила жизни пронесла семена сквозь время, и они вновь проросли на земле Параны, рассказывала бесценная ветка.
Недаром Жак-Ив Кусто, появившийся на своем «Калипсо» в районе Южных Шетландских островов, — он находился в этих водах по поручению ЮНЕСКО, исследовал загрязнение прибрежной зоны, — первым делом заехал на станцию Беллинсгаузен (1 Советская антарктическая станция Беллинсгаузен расположена на полуострове Файлдс острова Кинг-Джордж. Детальное описание и картирование этого острова осуществлены в 1821 году русскими исследователями Ф. Ф. Беллинсгаузеном и М. П. Лазаревым.) и сразу же нашел Николаева: «Покажите на карте место, где обнаружили ископаемую флору». Тут же он отдал по радио распоряжение, и с океанографического судна вылетел вертолет к раскопкам древних растений.
В первый заход Кусто не смог набрать достаточно материала по ископаемой флоре. Затем «Калипсо» затерло льдами, потерялся винт, и судно отбуксировали в один из портов Южной Америки.
А Николаев продолжал неутомимо исследовать полуостров Файлдс, этот «субантарктический оазис» в 30 квадратных километров, свободный ото льда и снега в летнее время, обильно покрытый лишайниками и мхами. Найдя антарктический злак — щучку — на северном пологом склоне, он бережно взял на ладонь слабенькие желто-зеленые узкие листики. Маленькие колосочки давали семена не каждый год.
Один день на острове отличался от другого туманом или метелью, гололедом г или дождем, а Владимир Александрович упрямо каждое утро уходил в свои маршруты. После дня работы он еле таскал ноги. Стоило на минуту остановиться, как вязкий, влажный грунт моментально засасывал сапоги.
В такой вот рабочий день Николаев решил понаблюдать за лишайниками на полуострове Ардли, он их приметил с самого начала своего пребывания на Кинг-Джордже.
В понижении между древними береговыми террасами стелились ковры листостебельных мхов. Их темная бархатистая поверхность жадно поглощала скудное солнечное тепло. Снег таял, образуя над моховым покровом ледяной купол. Хотя здесь снег все еще держался, но уже шла вегетация мха; удлинялось короткое антарктическое лето. В глубине полуострова Ардли, на более высоких террасах, появились мелкие кустики неуропогона антарктического, окрашивающего полуостров в серо-зеленый цвет. Этот неприметный кустистый лишайник не погиб в оледенение, выжил. Посмотреть на плантации выносливого упрямца и собрался Николаев.
Накинув на голову капюшон куртки, он с трудом откинул дверь под резкими порывами ветра. Лицо сек мелкий дождь вперемешку со снегом. От станции до Ардли было недалеко, вот уже в полосах густого тумана показался перешеек. Николаев с опаской глянул на бухту Гидрографов: вскипали барашки, было время штормов. Он с трудом прошел по узкому перешейку, ноги разъезжались по гальке. «Пожалуй, может и залить», — мелькнула мысль.
На Ардли заплывали тюлени, морские слоны, котики, но главное — здесь жила колония пингвинов Адели. Уже недалеко от колонии растительность менялась: почву зеленой коркой покрывали водоросли, а сами места гнездовий из-за толстого слоя помета были совершенно голыми. Николаев наткнулся на гусеничный след и пошел по нему дальше. Стоит проехать какому-нибудь транспорту, как разрушается грунт и его быстро смывает стоками воды. Никаких растений, даже лишайников, здесь больше не появляется.
Сильный ветер нес мглу над островом, гнал воду из бухты. Волна перекатывалась через невысокий, узкий, метра в три, перешеек, била в резиновые сапоги, вымывала гальку из-под подошв. Ноги не находили опоры, скользили. Рисковать не стоило. Он повернул назад и выбрался к станции Бельве. И как раз вовремя. Поднялась самая настоящая метель. Аргентинская станция была давно законсервирована, но в убежище сохранялся на всякий случай минимум продуктов и топлива.
Николаев зашел в помещение, развел огонь, а на крыше вывесил белую тряпку. Обосновавшись в домике, стал сушить около костра одежду и ждать помощи. Он был уверен, что на поиски уже вышел вездеход, так как контрольный срок возвращения прошел.
Действительно, на станции его уже хватились. Порыскав по острову, машина подкатила к перешейку. Издали заметили выброшенный сигнал бедствия. Но вездеход не мог пройти по галечной косе, которую подмывала волна. Пришлось снарядить моторную лодку. Через пять с лишним часов лодка пристала недалеко от убежища.
А Николаев, прислонившись к стенке, дремал у огня. Рядом с ним лежал гербарий с кустиками лишайника, занявшего место араукарии. Николаеву казалось, что он слышит спокойный гул хвойного леса.
По горной тропе в гилее
Прошел час, как Родин с доктором Жилом, бразильским лесоводом, поднимались верхом на лошадях по склонам гор Серра-дос-Органос. Дорога, проходившая по заповедным местам, была извилистой, крутой. Подчас, особенно ближе к вершинам, приходилось вести коней в поводу. С боков подступал густейший тропический лес-гилея. Лианы цеплялись за одежду, переплетали деревья прочнейшей паутиной, такой густой, что, когда один из сопровождавших рабочих подрубил ствол и попытался свалить его, дерево не упало, а повисло на десятках стеблей. Попытались столкнуть его сообща, но все старания оказались напрасными. Даже после того, как снизу отрубили кусок ствола для музея, дерево хотя и осело, обронив несколько сухих сучьев, но продолжало качаться на лианах. Оно было усыпано эпифитами разнообразнейшей окраски и видов. Эти растения-«квартиранты», не будучи паразитами, так и ищут, куда бы пристать, покрывая стволы крупных деревьев иногда сплошным слоем, гнездясь у основания ветвей, повисая на листьях. Бромелии и орхидеи пробивали листву разноцветными огоньками. Тридцать видов эпифитов находилось только на одном поваленном дереве! (1 Богатство флоры Бразилии исключительно. До 50 тысяч видов растений насчитывается в лесах, прериях, высокогорных районах страны. И это по неполным данным, так как около половины бразильских лесов еще совсем не обследовано. Даже неизвестно, что там растет.)
Лошади карабкались все выше, дышалось свободно, наверху не изматывало преследование москитных туч. Обычно они неистово набрасывались на кисти рук, шею; место укуса краснело, быстро вспухало, и появлялся сильный зуд.
Сопровождавших рабочих было двое: мулат с черными курчавыми волосами и метис со светлой кожей и тонкими чертами лица. Оба хорошо знали лес, разбирались в редких растениях и плодах. Когда они вдруг сталкивались с неизвестным деревом, то совещались, делали на стволе засечку топором, нюхали древесину, разглядывали листья, даже пробовали их на вкус.
Как-то они остановились у дерева, чья зонтиковидная крона, крупные лапчатые листья серебристого цвета еще издали делали его приметным. Это была цекропея. В пустотах ее ствола жили муравьи, питающиеся соком особых желез, находящихся у основания листьев. Муравьи сваливались сверху на голову, за шиворот, заползали в рукава и штанины, больно кусали. Поневоле тут вспомнишь слова русского ботаника Ю. Н. Воронова: «Под тропиками муравей в гораздо большей степени, чем хищник, грозит на каждом шагу человеку...»
