Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
– Ещё б попариться бы, а?
– С веничком!
– И с пивком!
– Не, после бани чайку…
– Да водочки…
– Точно, после бани портки продай, а выпей!
Чолли вернулся с шайкой чистой воды, занял своё место и тихо спросил у Эркина:
– Слушай, а как это… пар-ить-ся? Ты пробовал?
Эркин мотнул головой.
– Слышал только, – и стал рассказывать Чолли про парную.
Рассказывал по-русски, иногда даже не зная, как перевести на английский то или иное слово.
– Ладно, – кивнул Чолли. – На месте увидим. Ты уже решил?
– Ага. Мы сегодня уже маршрутку получим.
Эркин счастливо улыбнулся. И Чолли, явно желая сказать приятное, спросил:
– Хорошее место выбрал?
– Загорье в Ижорском Поясе. Работу обещают и жильё.
Чолли кивнул.
– Ну, удачи тебе.
– Спасибо, и тебе. Под душ пойдёшь?
Чолли мотнул головой.
– Там мыло быстро смыливается, я уж так. А ты иди, я пригляжу.
– Ага, спасибо.
Хорошо, когда ты не один. Под душем Эркин, привычно став лицом к стене, с наслаждением растёрся под сильной, до предела, струёй и вернулся к скамье. Чолли уже заканчивал и явно ждал его. И уже напоследок, не так для мытья, как для удовольствия и соблюдения банного ритуала, потёрли друг другу спины и ещё раз окатились водой из шаек.
– Мороз, ты воды другим хоть оставишь? – крикнул кто-то.
– Вода не водка, всю не выпью, – ответил Эркин, собирая вещи.
– Мороз, жабры отрастил?
– Чего? – удивился Эркин.
– Ну, как у рыбы. Щас объясню. Это вот…
– Гнать его вместе с Морозом! Языками и там трепать можно.
Весело отругиваясь, Эркин шёл к выходу. У него аж чесался язык сказать, что уезжает, но что-то, может, привычка к недоверчивой осторожности, а может, ещё что-то удержало, и он смолчал. Да и… всем сказать – это отвальную всем ставить, а у него и для друзей нет. За спиртным надо идти в город, потом протаскивать через проходную. Только вчера двоих на этом поймали. Говорят, под конвоем довели до барака, чтоб шмотки свои забрали, и так же под конвоем обратно до ворот и выкинули. И всё. Второго раза не будет. Нет, он рисковать не может и не хочет.
Предбанник показался прохладным.
– Чего это ты так быстро сегодня управился? – спросил кто-то. – Ещё на ужин не звали, а ты уже вынырнул.
– Ага, и кожа не вся смыта, – поддержали шутника.
– Не, мясо уже просвечивает.
Когда они уже вытирались, Чолли тихо спросил:
– Не обижаешься?
Эркин мотнул головой.
– Они не со зла. Да и, – он улыбнулся, – может, и впрямь смешно. Я просто привык так.
– Что, и дома, ну, где жил, баня была?
– Нет, – усмехнулся Эркин. – Мылись раз в неделю, в корыте. А так я обтирался. Ну, с работы приду, скину всё, оботрусь, чистое надену и уже тогда к столу. Ужинать.
– Обедать? – уточнил Чолли.
– Нет, – Эркин застёгивал рубашку. – Ты что, не знаешь ещё? У русских обед как ленч, а вечером ужин.
– Да-а? А я всё думаю, чего ленч такой большой, а обед и поздно, и меньше. Теперь понятно.
Они оделись, собрали узелки и пошли к выходу. Банщик, когда они ещё только подходили, приоткрыл дверь.
– Двое заходите. Двое, я сказал, – ловким тычком сдвигая назад вихрастого парня.
Пройдя мимо гомонящей очереди – видно, опять много новеньких – Чолли и Эркин натянули шапки и вышли во двор.
– Тьфу, чёрт её… – выругался Чолли. – Только хуже стало. Всех детей перезастудим с этой столовой.
Эркин кивнул.
Они добежали до своего барака, где в тамбуре уже собирались родители с детьми.
– Ого, – хмыкнул Чолли. – И впрямь замылись.
Из толпы вывинтилась уже одетая Алиса.
– Э-эрик! А я уже готова. Идём?
– Сейчас. Надо вот, – Эркин показал ей узелок, – отнести и развесить.
– Ага, – кивнула Алиса и, внимательно поглядев снизу вверх на Чолли, решилась: – С лёгким паром.
Чолли поглядел на Эркина и кивнул.
– Спасибо.
Вместе они вошли в свою казарму и разошлись.
– Мам, – Алиса ловко нырнула под занавеску. – Эрик с лёгким паром пришёл.
Женя мгновенно скинула пальто и захлопотала.
– Эркин, вытрись ещё моим полотенцем, продует, не дай бог, Алиса, иди в тамбур, вспотеешь, нет, давай сюда, разложу, корки я уже убрала, Алиса, не вертись под ногами, Эркин, давай я вытру, вот так, ну, пошли, да, за маршруткой, документы… вот, все у меня, пошли.
Под её быстрый ласковый говор разобрался банный узелок Эркина, все вещи легли на свои места, дважды вытерлись его волосы, и вот они уже все вместе вышли в тамбур и в плотной толпе двинулись в столовую. Плотной, потому что все пытались как-то прикрыть детей от ветра. Чолли нёс своих на руках, завернув обоих в армейскую куртку.
Родителей на молоко не пускали, разве только с уж совсем маленькими и грудными. И обычно детей ждали во дворе, но сегодня… К тому же Эркину с Женей за маршруткой… Строго-настрого приказав Алисе сразу после молока идти в отсек, а не бегать по двору, и ждать там, Женя посмотрела на Эркина.
– Пошли?
Эркин молча кивнул и взял Женю под руку.
Войдя в свой отсек, Тим отдал полученное на кухне молоко Зине, чтобы разлила по кружкам, снял и повесил куртку.
– Всё дождь? – спросила, не оборачиваясь, Зина.
– Иногда снег, – ответил Тим.
– Пап, – высунулся из-под одеяла Дим, – а мы когда поедем?
– Когда вы выздоровеете, – ответил Тим, мягким нажимом на макушку заталкивая Дима обратно под одеяло. – Не высовывайся.
– А я уже здоровый, – заявил Дим, вылезая из-под одеяла с другой стороны. – И Катька. Правда?
– Ага! – сразу ответила Катя, проделывая тот же манёвр под своим одеялом.
– Вот я вас сейчас обоих! – строго сказала Зина и обернулась к Тиму. – Ну, никакого удержу на них нет. Может, и впрямь здоровы?
– Врач сказал: ещё два дня лежать, – напомнил Тим.
– Ну-у… – начал Дим и тут же переключился. – Мам, а банан?
– Кончились бананы, – улыбнулась Зина. – Сейчас молоко будете пить. Сядь как следует. Катя, ровненько сядь.
Чтобы не мешать, Тим стоял у занавески. Зина дала Кате и Диму по кружке с молоком и посмотрела на Тима.
– Я сейчас постирать схожу.
Тим кивнул.
– Я посижу с ними.
Дим поверх кружки посмотрел на него и сказал:
– А чего с нами сидеть, что мы – маленькие? Кать?
– Ага!
Катя энергично кивнула, едва не выронив кружку.
– Раз на спор лужу мерили, – спокойно сказал Тим, – значит, маленькие.
– Пап! – ахнул Дим. – А ты разве видел?
– Папа всё знает, – сказала Зина, отбирая у них кружки. – Пойду, ополосну.
Тим посторонился, пропуская её, и, когда она вышла, вытер полотенцем губы
