Маша и Гром - Виктория Богачева
Тем временем на кухне звякнул поставленный на стол стакан; зажурчала наливаемая в него жидкость; с шипением внутрь упали кубики льда.
Выходит, я оказалась права. Тот человек, которого я убила, был им другом. Близким другом. Не зря Громов так убивался сейчас, перечисляя все совместные занятия. Он очень близко подпустил его к своей жизни и семье.
Как же так, Гром? Как же ты проморгал такое предательство прямо у себя под боком?
Впрочем, бандит, кажется, задавался сейчас ровно теми же экзистенциональными вопросами.
— Ну и что я за главарь теперь, если меня так вы****и?
Я могла представить его в этот момент: сгорбленный плечи, упиравшиеся в колени локти. Склонившись, он катал в ладонях стакан, и янтарная жидкость мягко плескалась о граненые стенки… Потухший взгляд серых, уставших глаз безразлично скользит с Виктора-Аверы на кухонную обстановку.
Я покраснела и сурово одернула себя: Маша, ты в конец охренела!
— Все будет нормально, Гром, — донесся до меня спокойный и гораздо менее пьяный голос Виктора. — Мы во всем разберемся. Суку, которая ему помогает, поймаем…
Если только это не ты, дружок.
Я хмыкнула и попятилась. Кажется, мне пора уходить. Я развернулась и в коридоре за своей спиной нашла, наконец, нужную дверь. Наверное, туалет в каком-нибудь императорском дворце был менее красивым, чем тот, в котором я оказалась. Я смотрела на все это мраморное великолепие изумрудного цвета и было даже как-то неловко пользоваться им по назначению. Вымыв руки каким-то невероятно пахнущим мылом и повернув позолоченную ручку крана, я вышла из ванной комнаты.
И тут же об этом пожалела, потому что нос к носу столкнулась с Громовым. Вернее сказать, подбородок к носу — он был повыше меня на полголовы. От него исходил очень сильный запах алкоголя, и невольно я отшатнулась назад, впечаталась лопатками в закрытую дверь. Он же, напротив, сделал шаг вперед, сокращая расстояние между нами.
Я сразу вспомнила все: и свою короткую футболку, едва прикрывавшую бедра, и ее тонкую ткань, через которую просвечивалась моя грудь; и поздний час, и услышанную в его голосе на кухне злость. Громов стоял близко — неприлично, невероятно близко. Он был пьян. Он представлял опасность. И он был одет — черные джинсы, черная водолазка, и это составляло резкий контраст с моим внешним видом. Я чувствовала себя головой, я чувствовала себя беззащитной.
Я покраснела мгновенно и опустила голову, скрыв щеки за распущенными, еще не до конца высохшими после душа волосами.
— Не спишь? — выдохнул он мне в ухо. — Гуляешь по дому?
Нужно уходить, сказала я себе, и подняла лицо, чтобы ответить ему. И тут же подавилась воздухом, забыла, что хотела сказать, когда заглянула ему в глаза. Пьяные шальным, ненормальным веселье; темные от гнева и горечи; горящие ненавистью, они заворожили меня, и я утонула, растворившись в его взгляде.
Время вдруг прекратило свой ход. Я тяжело дышала, и моя грудь высоко вздымалась, всякий раз касаясь Громова, который по-прежнему стоял ко мне вплотную. Он и не думал уходить. Он слышал мое дыхание, он чувствовал прикосновение моей груди. Он подался вперед, словно хотел меня поцеловать, и остановился в нескольких сантиметрах от моего лица. Он разглядывал меня так долго и внимательно, словно картину, и не будь он так пьян, я бы даже подумала, что он пытался запомнить мое лицо.
А потом уверенным, привычным жестом его ладонь опустилась мне на талию, чуть сжав и притянув ближе. Его прикосновение обожгло, и я дернулась, как от удара током. Он растянул губы в ухмылке. Так улыбается мужчина, который знает, какое впечатление производит на женщин. Пьяное, горячее дыхание Громова щекотало волосы у меня на висках.
Такая простая, еще даже не откровенная близость, но у меня уже задрожали коленки. Захотелось последовать за его рукой, куда бы она ни повела. Захотелось довериться, захотелось подчиниться, ведь это так просто и понятно. Просто закрой глаза, Маша, и позволь ему увести тебя в свою спальню. Ведь тебе так нравятся его властные, уверенные прикосновения... Ведь это так сладко, когда не нужно ни о чем думать, он все сделает и решит за тебя. Ты же этого хочешь, признайся, где-то очень глубоко в душе ты хочешь, чтобы он сжимал тебя до хруста в ребрах, чтобы его губы оставили на твоей коже обжигающие метки, чтобы его пальцы впивались в твою нежную кожу... Чтобы он держал тебя за руку и вел за собой, и ты бы следовала за ним, бесконечно слепо и предано заглядывая в глаза.
Нет.
Я накрыла его ладонь своей рукой и с силой отвела в сторону, подальше от своей талии и спины, которую он уже начал поглаживать.
Нет.
На меня словно вылили ушат холодной воды, и я поежилась от ужаса, когда осознала, что могла натворить. Меня спасло чудо.
Нет.
Меня спасла я.
Изо всех сил я оттолкнула пьяного Громова и пулей промчалась по коридору до своей спальни. Я закрыла дверь на замок и еще придвинула к ней в кресло на случай, если он вдруг вздумает ломиться. Тридцать бесконечных минут я тихо сидела, прислушиваясь к каждому шороху и вздрагивая даже от щелчков секундной стрелки на настенных часах. Но никто не пришел, и к пяти утра я решила, что надо все же поспать.
Спина все еще горела от его прикосновений.
Глава 12. Гром
Нахера я столько пил.
Эта запоздалая мысль преследовала меня все утро с минуты, когда мерзко запиликал заведенный на семь тридцать будильник, вплоть до момента, когда я пришел на кухню к завтраку.
— Херово? — гоготнул Авера, усевшись за стол напротив меня.
Он-то накануне вечером проявил больше здравомыслия и бокал с такой частотой, как я, не наполнял. Ну, и не его пытался вчера убить лучший друг, друг детства, которого я знал без малого тридцать лет. Всю свою сознательную жизнь. С Аверой мы познакомились уже позже, в пятом что ли классе. К тому моменту с Капитаном мы были не разлей вода, и Авера занял место третьего в нашей компании.
Конечно, я нажрался вчера. Хотел заглушить
