Дело о запертых кошмарах - Ольга Васильченко
— А куда определить панну? — насмешливо спросил Редзян.
— Привязать к мачте, — вздохнул я, чувствуя на себе испепеляющий взгляд Аланы.
Из рассказа Аланы де Керси,
младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»
К мачте меня никто привязывать не стал. Угу, пусть бы попробовали, мигом узнали бы почем фунт лиха! Да и то — веревку на какую-то худородную паненку тратить! Хотя, по мне, так лучше два часа в обнимку с мачтой, чем в обществе Мнишека с Вильком.
Меня подчеркнуто вежливо препроводили в кают-компанию и, усадив в одно из широких деревянных кресел, приказали сидеть не рыпаясь. Ха, больно надо — рядом стояла раскочегаренная жаровня, а на спинке висел забытый кем-то плед. Расторопный юнга поинтересовался, не желает ли панна ещё чего, и я в наглую потребовала бутерброд с колбасой и чашку кавы. Ничего, от Редзяна не убудет, а Вильк мог бы и сам догадаться, что после суетного дня проголодается даже богиня. Времени у него на вежливость и еду нет, как же! А на глупые подозрения и двусмысленные намеки, выходит, есть?! Сначала чуть в упыри не записал, после в «Бархатные розы», а там и вовсе заявил, что рылом не вышла… Я саркаситчески фыркнула себе под нос, украдкой покосившись на грудь. М-да, в последнем он как раз прав — не вышла: тоща, угловата, вешалка и есть. Но мог бы и промолчать. Ах да, я же забыла — вежливость в расписании не значится…
Вернулся юнга с подносом, а за ним, пошатываясь, ввалился изрядно позеленевший Марек. Похоже, корабельному лекарю удалось привести несчастного в чувство. Рыжий капрал попытался встать навытяжку перед строгим начальником, принося извинения в недостойном поведении. Но Вильк, кривясь, словно кислого хлебнул, лишь отмахнулся, мол, сгинь, с глаз моих, зараза…
Рыжий кое-как уселся на пол и тяжело привалился спиной к моему креслу. Сжалившись над несчастным капралом, я предложила поделиться пледом, а заодно и кавой с колбасой. Заслышав про еду, Марек позеленел ещё больше и, как был на четвереньках рванул к выходу, распахнув двери рыжей макушкой. Странно, утром он морской болезнью не страдал. Вильк проводил его мученическим взглядом. Я же, вцепившись в горячую кружку, подумала и, плюнув на приличия, забралась в кресло с ногами. Перед кем тут манерничать? Мнишек и так обо мне невысокого мнения, а Вильк… ну, хуже наши отношения уже не станут…
Обнявшись с чашкой, я думала с чего бы пана чародея заинтересовала история моего знакомства с Юзефом Ничеком? Уж не думает ли достойный пан, что некая Алана де Керси в неправедном порыве загрызла предателя-художника из мести? Её вроде как холодной положено подавать — так три года как раз хороший срок для остывания, ага… и для отращивания клыков нужной длинны тоже. Я сдавленно хихикнула, живо представив ежедневный замер клыков линейкой перед зеркалом — выросли не выросли. Вильк с Мнишеком вздрогнули от неуместного звука и озадачено повернулись ко мне. Пришлось срочно прятаться за чашкой. Но на замере клыков моя фантазия не остановилась, подсунув картинку зубного лекаря, клепающего вставную клыкастую челюсть. Дальше больше, дурная голова представила примерку этой самой челюсти. Тут уж я не выдержала и расхохоталась в полный голос, облившись кавой.
— Редзян, что такого дивного ваш кок добавил в каву? – хмуро осведомился Вильк, ещё не отойдя от истории с внезапно одуревшим капралом.
И мне вдруг стало жаль пана Бальтазара. Куць с ней, с вежливостью, ведь в большую часть сегодняшних злоключений он вляпался по моей вине.
— П-простите, — всё ещё давясь смехом, выдохнула я, — нервное.
— Успокоительного полный бар, — нехорошо осклабился Мнишек.
Нет уж, крепкие напитки я не переношу — ум выключается напрочь, дурь включается на полную катушку, и он об этом знает. На последнем курсе нас с Делькой отправили на помощь мастерам, расписывавшим только что достроенный храм Четырех Пресветлых у Околицы. Но глава тамошних художников расхохотался нам в лицо и заявил, что две пигалицы если и нужны, так только для определённых услуг. Жутко обидевшись, мы с Делькой вместо того, чтобы сообщить учителям, решили мстить. Приняли на грудь для храбрости и поздним вечером пробрались в храм. За ночь расписали стену дальнего нефа фресками с четырьмя богинями в игриво-фривольных позах. Когда храмовые служки поутру обнаружили похабно расписанную стену и двух в дымину пьяных девиц под нею, возмущению их не было предела. Нас не побили только благодаря заступничеству пана Редзяна. Фреску пытались записать четыре раза. Не знаю, чего мы с Делькой наалхимичили на пьяную голову, но всякий раз рисунок во всем великолепии проступал вновь. А после того, как кто-то подкинул храмовому настоятелю мысль, что сие есть божья воля, наше творчество оставили в покое. Вскоре по городу поползли слухи о чудотворности нашего творения, дескать фреска повышает мужскую силу. Не знаю, как насчет силы, но благосостояние храма она повышала точно, зря что ли самая большая копилка для пожертвований стоит именно там.
— Помилуйте, Мнишек, с ней и с нехмельной-то никакого сладу нет… Не доводите до греха, — с хмурой иронией откликнулся Вильк. — Уж лучше мне плесните полглотка, нога ноет, сил нет, — лицо пана Бальтазара исказилось от боли.
Пан Редзян наградил Вилька странным взглядом.
— Ты еще у меня зелья алхимического попроси.
— А что, я бы сейчас и на него согласился. Говорят в месяц Хрустальной луны они обладают самой большой силой.
Мнишек усмехнулся.
— Так вот чего алхимики с ума посходили, — выговорил он. — Словно помешанные. Такую свару в Купеческой гильдии устроили еле по углам растащили. Кричали мол их зелья втридорога перепродают, а наваром не делятся.
— Да они вечно собачатся, — кивнул Вильк.
— В этот раз перешли все границы. Если победят на выборах начнётся настоящая война…
Пан Редзян не успел договорить. В кают-компанию протиснулся давешний юнга.
— Пан Мнишек, пан капитан на палубу просят. Нам с баркаса береговой стражи семафорят, случилось у них там чего-то…
Добродушное лицо Мнишека разом помрачнело, встреча
